– «Даже на то, чтобы списать, нужны хоть какие-то мозги». Салони предпочитала проводить время в маленьком доме замученных жизнью родителей Гиты, а не у себя, в таком же маленьком доме таких же замученных жизнью своих отца и матери. Но это отнюдь не возвышало Гиту в их отношениях. Номером первым, альфой, всегда оставалась Салони. Прекрасная Салони (чье милое личико было всего лишь маской, скрывавшей истинную ее натуру, вечный злокозненный оскал) знала толк в детских интригах и намного превосходила в этом Гиту. Лишь от каприза Салони зависело, какую девочку они будут всем классом доводить до слез на этой неделе, какого мальчишку признают красавчиком, какой киношный герой теперь в тренде, а какая песня – полный отстой. И Гита охотно ее капризам потакала, довольная своей надежной, безопасной, непритязательной ролью беты, номера второго. Так было до тех пор, пока семья Гиты не объявила о ее помолвке с Рамешем. А потом Салони, стремительная и неудержимая, как пуля, изменила правила и взяла в перекрестье прицела своих насмешек ошеломленное лицо давней подруги.

Гита обошла сидевшую посреди улицы корову, которая что-то жевала, в неровном ритме двигая челюстью. Хвост у нее тоже подергивался, но полчища мух этим было не запугать – они облепили тощий коровий хребет, ни на что не обращая внимания. К тому времени, когда Гита добралась до магазинов, было уже поздно – входные двери повсюду спрятались под ставнями из гофрированного железа, размалеванными в разные цвета, и на ставнях красовались висячие замки. «Да чтоб тебя, Фарах», – подумала Гита и повернула обратно.

Но долетевшие откуда-то голоса заставили ее остановиться. Гита даже зажмурилась, чтобы лучше слышать. Двое мужчин разговаривали в лавке на краю торгового ряда – у Карема. Гита подошла ближе, стараясь ступать потише. Входная дверь лавки была широко распахнута. Несмотря на поднявшийся вечерний ветер, у Гиты защекотало под мышками – ее вдруг бросило в жар.

Она, задержав дыхание, прислушалась к словам Карема. Второй голос, низкий и хриплый, ей тоже показался знакомым. А потом она его узнала – говорил муж Фарах, Самир, заядлый курильщик.

– Пока должок не выплатишь, ничего не получишь! – отрезал Карем.

Даже Гите, притаившейся на улице, стало ясно, что торговец нелегальным алкоголем теряет терпение. Она прижалась спиной к стене соседнего магазинчика, где продавалась всякая всячина.

– Ты не к сестре на свадьбу пришел, чтобы пить в три горла задаром. А мне к тому же детей кормить надо, – добавил Карем.

Гите не видно было собеседников, но она живо их себе представила – Карема с густой гривой волос над узкой полоской лба и с маленькой серьгой в правом ухе, а рядом Самира с круглым черепом, покрытым редким мягким пушком, как у птенчика.

– Я ж тебе вчера сотню отдал! – возмущенно напомнил Самир.

– Бэй яар[19], ты мне должен пятьсот.

– Всё верну в ближайшее время! Ну выручи сегодня, а?

– Нет.

Самир выругался. А вслед за этим раздался громкий треск – кто-то (вероятно, именно он) шарахнул кулаком по столу. Гита подскочила, от чего у нее слетела сандалия, с грохотом ударившись о дощатую стенку. Она тотчас замерла, панически гадая, не услышали ли ее мужчины, и в теле сжалось все, что могло сжаться – от челюстей до ягодиц.

– Я скоро верну тебе деньги, – спокойнее произнес Самир.

– Вот и отлично.

– Нет, правда верну. У моей жены есть подружка, которая ей уже помогла. И мне она тоже поможет.

По позвоночнику Гиты поползла капля пота.

– С чего бы ей тебе помогать?

– С того, что, если откажется, я заставлю ее пожалеть об этом.

– Да делай что хочешь, – хмыкнул Карем. – Вернешь долг – получишь