Тут только Петрушка понял, как не похож он на жуков, пауков, муравьишек и мотыльков – актеров мышиного театра.

– Не сердитесь на госпожу Жужетту, – пропищала Мышка. – Она так переживает из-за предстоящих гастролей, что могла сказать что-то лишнее. Советую вам обо всем забыть. Советую вам заняться придумыванием нового сюжета для нашего нового спектакля. Не теряйте зря времени, милый господин великий актер. И улыбайтесь, улыбайтесь, улыбайтесь. У вас та-акая очаровательная улыбка, я просто очарована вами, – Мышка ущипнула Петрушку за щеку и прошептала: – Не забывайте, вы наше все!

Огорченный Петрушка вышел из театра и поплелся куда глаза глядят. Он не заметил, как пришел к ручью, у которого впервые повстречался с Мышкой.

Ручеек также весело прыгал по камешкам и напевал:

Я прозрачный ручеек. Я по камешкам прыг-скок.
Пробегу туда-сюда, чтоб холодная вода
Здесь на солнышке согрелась.
Ну, а мне, чтоб звонче пелось!

Петрушка присел на берегу ручья и задумался, вслушиваясь в слова веселой песенки.

– Что загрустил, длинноносый? – кто-то хлопнул Петрушку по плечу. Он обернулся и увидел маленькую растрепанную девочку в серо-коричневых лохмотьях. Нос у девочки был раза в два больше, чем у Петрушки, и напоминал сломанный, крючковатый сучок.

– Что, длинноносый, грустишь? – еще раз задала свой вопрос растрепка и улыбнулась во весь рот.

– Понимаешь, – вздохнул Петрушка, – раньше я был нужен всем: и детям и взрослым… А теперь я никому не нужен. Ни-ко-му… Это очень грустно осознавать.

– Глупости, – строго сказала растрепка. – С чего ты взял, что ты никому не нужен? Ты оч-чень даже еще можешь пригодиться.

– Интересно, кому?

– Мне! – гордо сообщила растрепка. – Ты мне сразу понравился, длинноносый, потому что ты оч-чень тактичный. Ты, длинноносый, не стал меня дразнить, хотя мой нос длиннее твоего раза в три…

– В четыре, – вежливо поправил Петрушка.

– Точно, в четыре, – обрадовалась растрепка.

Она хлопнула Петрушку по плечу, шлепнулась рядом с ним на траву и весело захохотала.

Смеялась растрепка так заразительно, что Петрушка не выдержал и тоже начал смеяться.

– Как тебя зовут, длинноносый? – вдоволь насмеявшись, спросила растрепка.

– Петрушка. А тебя, длинноносая в четыре раза?

– Будем знакомы, Кикиморка! – проговорила она и протянула ему тонкую, похожую на веточку, руку. – Значит так, ты сейчас пойдешь со мной к старой Кикиморе и уговоришь ее назначить меня главной среди младших Кикимор. Понял?

– Не совсем, – честно признался Петрушка. – Зачем тебе надо быть главной?

– Зачем? – Кикиморка даже вскочила. – Да это же вопрос жизни и смерти! Это знаешь, как «быть или не быть». Я однажды слышала, как человек кричал на весь лес: «Быть или не быть – вот в чем вопрос! Умереть, уснуть и видеть сны, быть может…»[1]. Меня его слова поразили в самое сердце, – Кикиморка приложила руку ко лбу. Наверное, по ее понятиям сердце находилось именно там. А, может, у Кикимор оно именно там и находится?

– Ладно, – спохватилась она, – об этом потом поговорим. Сейчас главное добиться успеха. Ты должен будешь мне помочь, потому что я самая маленькая и меня все обижают также, как и тебя. Но, если нас будет двое, то никто не посмеет нас обидеть. Значит, мы должны стать неразлучными друзьями. Согласен, длинноносый?

– Согласен, в четыре раза длинноносая!

Кикиморка взяла Петрушку под руку и повела в свои владения. Всю дорогу она мурлыкала, как котенок, рассказывая ему о нравах Кикимор, о порядках, которым они подчиняются, о традициях, которые они соблюдают, о важных и неважных делах, но ничегошеньки не упомянула про несносный характер всех Кикимор, про бесконечные распри, скандалы и склоки.