В этом плане весьма показательны требования католической оппозиции, сформулированные графом Тироном в 1599 году. Напомню, что, не подвергая сомнению установленные Генрихом VIII принципы государственного устройства, он тем не менее полагал, что ирландские католики должны подчиняться непосредственно папе, а принадлежавшие им земли, конфискованные во время реформации в пользу англичан, следует вернуть обратно. Определяя этнический состав высших должностных лиц Ирландии, он настаивал на том, что все они, за исключением прямого представителя монарха, должны быть ирландцами, но при этом – не обязательно католиками[59].

Известно, что программа, выдвинутая Тироном, имела еще один важный аспект, связанный с этнокультурной перспективой зеленого острова. Уже тогда, даже на фоне явно педалируемой Тюдорами «цивилизаторской» политики, среди разнородного и в этническом, и в конфессиональном отношении населения Ирландии просматривались весьма определенного рода предпочтения, определяющие этнокультурную идентичность островитян. При всем притом, что конфессиональные размежевания местного населения строились по принципу традиционного противостояния католиков и протестантов, религиозный аспект терял свою исходную актуальность в том случае, если английская сторона не подвергала сомнению политическую автономию Ирландии в том варианте, в котором она сложилась с конца XV по середину XVI века. Тогда над шкалой, демонстрирующей традиционные религиозные предпочтения ирландцев, выстраивалась дополнительная система координат, объединявшая в единое целое предпочтения англичан (так называемых «старых англичан»), заселивших остров в конце XII века, англо-ирландцев, франко-ирландцев, шотландцев и даже в некоторых случаев гаэльскую часть населения острова. Такая композиция этнокультурных групп не исключала распространение среди них не только собственно английской или, точнее, англоговорящей идентичности, но и ставшей впоследствии особенно актуальной британской лояльности.

Поскольку политическая автономия острова при Тюдорах постоянно подвергалась испытанию, главным образом из-за угрозы внешнего вторжения, устойчивость подобной системы идентичности и лояльности оказывалась подвижной. В этом смысле решение Тюдоров приступить к повторной колонизации острова диктовалось в основном реальностью внешней угрозы. Превратившись в объект очередной колонизации уже при Стюартах, Ирландия продолжала сохранять за собой уникальный статус, но, оставаясь частью империи, британским композитом, она приобретала статус колонии. Обозначая ее как колонию, англичане, тем не менее, подчеркивали ее существенное отличие от своих североамериканских колоний[60]. Она не являлась заново открытой землей, и процесс земельных трансформаций протекал в ней иначе, чем в американских колониях. В большинстве случаев передача земли осуществлялась согласно актам ирландского парламента и, следовательно, во внимание принималась в основном региональная перспектива. При этом основой вторичного земельного рынка, как правило, служили земли, конфискованные у местных лидеров после принятия билля об измене все тем же ирландским парламентом. Многие из тех, кто получили новые земли, были ирландцами. Статус джентри был достаточно распространенным среди местного, в то время как коренные жители североамеринского континента были лишены подобных возможностей. Точно также как и в Англии одни владельцы сменяли других, в Ирландии одни колонисты получали земли за счет других. На практике это обстоятельство имело один неконструктивный элемент: как правило, процесс земельного перераспределения сопровождался вытеснением католически настроенных владельцев, имевших староанглийские корни, протестантами. При этом обретшие новые земли англичане и шотландцы становились в свою очередь жертвами колонизаторской политики как Тюдоров, так и Стюартов. Так, например, когда Томас Уэнтворт пытался осуществить план по устройству Коннота, то среди жертв новой политики наместника оказался Ричард Бойл, граф Корк, пожалуй, один из самых успешных английских колонистов, а также его ближайший приятель сэр Хардресс Уоллер. Уоллер, известный пуританин, кстати, один из немногих подписавших смертный приговор Карлу, пытался противостоять планам Уэнтворта, объединившись с соседями-католиками. Тем не менее все они оставались лояльными подданными вплоть до того, как восстание 1641 года неизбежно поляризовало общество.