Я медленно опускаюсь на край кровати. Спешно одергиваю юбку так, чтобы под ней скрылись и мои босые стопы. Вдыхаю полной грудью, и только теперь замечаю, как же приятно – в отличие от темницы – пахнет в моей спальне!

Не зря я собирала и раскладывала по углам полынь с мятой.

Мои мысли хоть и неуместны, но отвлекают меня от переживаний. Я немного успокаиваюсь, как раз вовремя, потому как лорд Ральф обращается ко мне:

– Я хочу, чтобы ты рассказала мне, почему тебя обвинили в убийстве твоего отца.

Его настойчивость удивляет меня. И одновременно надежда – та самая надежда, что успела прорасти в моей груди – шепчет мне, что не все еще потеряно, и эта настойчивость очень нужна.

– Они нашли в моей комнате бутылек с ядом, – мой язык еле шевелится, когда я говорю это.

Озвучить вслух – будто сознаться в том, что ты причастна к этому.

– Кто – они? – не сводя с меня пристального взора, спрашивает лорд.

– Моя мачеха – Мелинда, и слуги.

Лорд чуть сощуривает глаза, и от того его взгляд кажется еще острее. Кончики моих пальцев подрагивают, и я хватаюсь за плотную ткань платья. Я догадываюсь, каким будет следующий вопрос, и от того мне становится тревожно.

Воздух застревает посредине горла, когда рыцарь вопрошает:

– А где была ты?

Мои ресницы дрожат. Мне хочется сомкнуть веки, лишь бы не видеть этот пронзительный взгляд, и то каким он станет, когда я отвечу на этот вопрос.

– Меня перехватили у ворот, – говорю и не узнаю свой слабый голос.

И снова тишина.

Лорд окидывает меня взором. Наверное, так смотрят на незначительную букашку, хотя я мало что понимаю в мужских взглядах. Единственный мужчина, с которым я общалась – был мой отец. Слуги и жители мужского пола – все они являлись для меня безликими тенями.

– Что ты там делала?

От этого вопроса мне становится дурно. Если я скажу, как есть – поверит ли мне граф? А если не поверит, то… Перед глазами мелькает картина с виселицей-змеёй, и я чувствую, как моё горло сдавливает так, будто на него уже накинули петлю.

Несколько раз сглатываю. Вздыхаю. Набравшись мужества, отвечаю:

– Я хотела убежать.

– Что стало причиной этому?

Лорд чуть наклоняется вперед, и хотя между нами по-прежнему приличное расстояние, я отклоняюсь назад и едва не опрокидываюсь на кровать. Стыд обжигает мои щеки румянцем. Лицо так горит, что хочется умыть его колодезной водой.

– Я жду, – напоминает о своем присутствии рыцарь (разве возможно забыть, что он здесь?).

– Я поссорилась с отцом.

Говоря это, я вспоминаю тот вечер. В груди поднимается горечь, а в ушах звенят отцовские слова.

«Ты не можешь проходить вечно в девицах»!

«Ты подчинишься»!

Прежде отец не говорил со мной так грубо. Даже сейчас эти воспоминания пробуждают в сердце боль и обиду.

– Ты поссорилась с отцом, – выделяя каждое слово интонацией, повторил мужчина. – Что стало причиной вашей ссоры?

– Он настаивал на том, чтобы я вышла замуж за барона Марвина.

Мне трудно говорить об этом. Хотя бы потому что передо мной – мужчина, и ему не понять, каково это – быть женщиной в нашем суровом мире. Мире, где за тебя решают – чьей женой стать.

– Ты не захотела этого, – озвучивает свои мысли граф, и я киваю головой.

Следом мужчина задает очередной вопрос:

– Почему же? В твоем возрасте другие женщины имеют уже несколько детей.

Я еще больше краснею от его слов. Кончик моего носа зудит, и я еле сдерживаюсь, чтобы не почесать его – и тем самым в глазах лорда – не выглядеть невоспитанной девицей.

– Барон Марвин – пьяница, – отвечаю и вижу, как левый уголок губ мужчины дергается.

Что это? Попытка улыбнуться? Или ядовитая усмешка?

Мне трудно понимать этого человека.