Пока они ели, Ловкач стал расспрашивать Келси о ее детстве в коттедже. Она не могла взять в толк, почему это его интересует, но он настаивал, так что она принялась рассказывать, периодически краснея под их пристальными взглядами. Медовуха, должно быть, развязала ей язык, потому что вдруг оказалось, что у нее полно историй. Она поведала им о Барти и Карлин, о коттедже, о своей учебе: каждый день до обеда с ней занимался Барти, а потом до ужина – Карлин. Карлин учила ее по книгам, с Барти они занимались на свежем воздухе. Она рассказала им, что умеет освежевать оленя и закоптить мясо, чтобы оно хранилось месяцами, как ловко может обращаться с кинжалом, но обладает, увы, недостаточно быстрой реакцией. Как по вечерам после ужина она бралась за книгу и читала ради удовольствия, обычно дочитывая к отбою.
– Быстро читаешь, а? – спросил Морган.
– Очень быстро, – ответила Келси, зардевшись.
– Похоже, не очень-то весело тебе жилось.
– Вряд ли целью всего этого было веселье. – Келси отхлебнула еще медовухи. – Впрочем, теперь я наверстываю упущенное.
– Нечасто нас обвиняют в излишнем веселье, – заметил Ловкач. – Ты явно плохо переносишь алкоголь.
Келси нахмурилась и поставила кружку на стол.
– Но мне понравилось.
– Оно и видно. Но притормози, а то велю Хоу тебе больше не наливать.
Келси снова покраснела, и все засмеялись.
По просьбе остальных чернокожий мужчина по имени Лир встал и принялся рассказывать про Белый корабль, который затонул во время Переселения, унеся с собой на дно весь цвет американской медицины. Лир рассказывал эту историю намного лучше, чем Карлин, которая была не слишком умелой рассказчицей, и к тому моменту, когда корабль пошел ко дну, Келси обнаружила, что в глазах ее стоят слезы.
Когда рассказ был окончен, они сдвинули столы и принялись учить ее играть в покер. Келси, в жизни не видавшая колоды карт, искренне наслаждалась игрой. Впервые с того момента, как в дверь дома Карлин постучал стражник, что-то приносило ей настоящее удовольствие.
Ловкач в игре не участвовал, просто сидя рядом с Келси, и подглядывал в ее карты. Келси ловила себя на том, что время от времени краснеет, и молилась, чтобы он этого не заметил. Он был, бесспорно, привлекателен – хорошо поставленная речь, непринужденная улыбка. Но секрет его очарования крылся в чем-то совершенно ином: его, очевидно, ни капельки не заботило, что о нем думает Келси. Интересно, волновало ли его вообще хоть чье-то мнение?
После нескольких партий ей стало казаться, что она уловила суть игры, хотя было сложно упомнить все способы собрать хорошую комбинацию. Ловкач перестал комментировать ее ходы, и Келси приняла это как комплимент. Однако она продолжала раз за разом проигрывать и не могла понять, почему. Механика игры была довольно проста, и чаще всего осторожность диктовала ей, что лучше спасовать. Однако каждый раз, когда она это делала, выигрывал соперник, имевший на руках не такие хорошие карты. И Ловкач каждый раз фыркал в свою кружку. Келси никак не могла взять толк, что происходит. По ее представлениям, другие игроки умудрялись выиграть с плохими картами исключительно благодаря удаче.
Наконец неряшливый светловолосый мужчина (кажется, его звали Ален), собирая карты, чтобы перетасовать и раздать их снова, поймал взгляд Келси и заметил:
– Тебе срочно надо научиться делать непроницаемое лицо.
– Это точно, – согласился Ловкач. – Каждая твоя мысль написана у тебя на лбу.