В канун Нового года Анна отправилась из Ситтингборна в Рочестер. В двух милях от города, на Рейнхэмском холме, ее встретил герцог Норфолк, солдафон с лицом непробиваемым, как стена, и резкими манерами. За его спиной низко кланялись, стоя под ледяным дождем, два других лорда, несколько рядов всадников и большая группа джентльменов в промокших бархатных костюмах.

– Ваша милость, король поручил мне приветствовать вас и проводить в ваш дом, – пролаял герцог. – Вы проведете там две ночи, это даст вашей милости возможность отдохнуть, а в день Нового года для вас будет устроен праздник и вечером пир. – Голос его звучал недовольно.

Проезжая через толпу рочестерских горожан, жавшихся друг к другу из-за непогоды, Анна раздвинула шторы на окнах и махала людям рукой, не страшась ледяного ветра. Наконец ей помогли выйти из кареты около собора монастыря, который каким-то чудом не был закрыт королем, и проводили во дворец епископа. В нем никто не жил, – объяснил Кранмер. Последний приходской священник, обитавший здесь, увы, совершил измену и был по справедливости наказан.

В главном зале Анну ждала с приветствиями какая-то дама. Это была леди Браун. Поднимаясь из реверанса, она посмотрела на Анну тяжелым взглядом, в котором, казалось, сквозила неприязнь. Анна удивилась, – может, она допустила какую-то оплошность в одежде или в правилах вежливости, – но леди Браун вела себя если и холодно, то вполне корректно, и сообщила, что ее назначили помогать в надзоре за новыми фрейлинами, которые присоединятся к ним в Дартфорде, где будет совершена последняя остановка перед Гринвичем. Анне показалось странным, что эта женщина проявляла такую недоброжелательность к своей королеве. «Вероятно, – милостиво подумала она, – леди Браун сама этого не замечает. Ну ничего, матушка Лёве с ней разберется». Та тоже будет отвечать за фрейлин, и Анна не сомневалась, кто в скором времени получит первенство.

Епископский дворец оказался красивым старым домом, хорошо меблированным, хотя и выглядел заброшенным, словно его сохранили в прежнем виде в память о несчастном последнем обитателе. Как бы то ни было, а в спальне стояла роскошная кровать с красивыми занавесками, которая затмевала все остальное.

– Это одна из лучших кроватей его величества, – сообщила леди Браун. – Он приказал, чтобы ее привезли сюда для вас.

– Как он добр, – сказала Анна, снова тронутая заботливостью короля.

Часть спальни, очевидно, служила кабинетом, здесь стояли стол и книжные стеллажи, сейчас совершенно пустые. Покойный епископ, вероятно, был человеком большой учености, потому что в доме имелось еще два отдельных кабинета и две галереи, уставленные шкафами, полными книг; к некоторым были приделаны цепочки, как в публичной библиотеке. Комнаты Анны тянулись вдоль трехстороннего двора, позади которого находился сад. В свое время этот дворец, вероятно, был прекрасен, но время это, судя по всему, давно прошло.

– Здесь холодно, – сказала Анна, дрожа в своей накидке.

В очаге весело потрескивал огонь, окна были завешены плотными шторами. Тем не менее ночью постельное белье казалось ей сырым. Сюзанна, лежавшая на соломенном тюфяке в ногах постели Анны, почувствовала то же самое.

– Это особенность места, мадам, – тихо проговорила она в темноте. – Море близко, и берег болотистый.

Анна свернулась в клубок под одеялом и спросила:

– Что случилось с епископом Рочестера?

Сюзанна заколебалась.

– С Фишером? Ему отрубили голову, мадам, за отказ признать короля главой Церкви и одобрить брак его милости с королевой Анной. Епископа казнили примерно в то же время, что и сэра Томаса Мора, пять лет назад.