– Я… – Лиза почувствовала, что бледнеет. – Я не знаю. Может быть. Я ведь скрыла от вас, Кира Сергеевна.

И она тоже?!

– Что ты скрыла? – мягко спросила Кира Сергеевна и тепло улыбнулась.

А внутри все клокотало. Она доверила свою жизнь и здоровье выживающей из ума сиделке?

– У меня ведь на прошлом отдыхе, летом, микроинсульт случился. И память стала подводить. Путаться стала. Вот и сегодня… Думала, что налила воду, помогла вам сесть в ванну. А на самом деле… – Лиза расплакалась.

– Ладно, не реви. – Кира Сергеевна протянула ей руки. – Помоги мне одеться и в гостиную сведи. Гарик сейчас приедет.

Гарик приехал, когда Кира Сергеевна уже, переодевшись, сидела в гостиной и тянула из любимой чашки мятный чай. Любимый охранник вошел и привычно замер у дверей.

Среднего роста, по-прежнему крепкий, мускулистый. На его исполосованном многочисленными шрамами теле не было ни грамма жира. Часто, наблюдая за тем, с какой жадностью он ест и как помногу, она завидовала. У нее каждая хлебная крошка, попадая в организм, в жир превращается, а ему все нипочем.

Гарик внимательно наблюдал за ее чаепитием, не смея нарушить церемонию. Стоял, сложив руки за спиной, и молчал.

– Ну! Что скажешь?

Он выразительно глянул на Лизу, застывшую позади хозяйки.

– Лиза, уйди, – скомандовала Кира Сергеевна.

Лиза вспыхнула, но подчинилась. Прежде ее никогда не удаляли с таких вот тайных совещаний.

Гарик закрыл за ней дверь. Через минуту открыл и выглянул. Лизы не было. А могла бы и подслушивать, приложив ухо к замочной скважине. Он мало кому доверял. И именно поэтому подошел к месту, где восседала хозяйка, почти вплотную. Опустился на корточки и прошептал:

– Его нет в живых.

– Кого? – Она дернулась от непонятного испуга, чай пролился на чистое домашнее платье.

– Пантелеева Ивана Митрофановича, которому сейчас должно было бы быть шестьдесят шесть лет, нет в живых.

Она молча подала ему чашку, чтобы он отнес на стол. Задумалась. Гарик снова вернулся к ней и присел.

– Ты уверен? – спросила она негромко.

– Да.

– А если вдруг…

– Нет. Я сам его этими вот руками. – Гарик продемонстрировал ей сильные пальцы. – И мало того, зарыл сам. В лесу. Пантелеева Ивана Митрофановича. Именно его я хорошо запомнил. Потому что он за минуту до кончины «Варяга» петь начал, идиот! Кто-то пощады просил, кто-то плакал, а он запел. Я и запомнил.

– Ух ты-ы-ы! – протянула она и суеверно перекрестилась. – И как же такое возможно?

– Что померший вдруг воскрес? – Гарик опустился на пол, сел, привалившись спиной к коленкам хозяйки. – Вот и мне интересно. Когда, говорите, знакомство с родителями и невестой у вас назначено?

– Сегодня в шесть вечера, – произнесла она с громким фырканьем. – Ни за что не поехала бы. Илюша очень просил.

– Не-ет, вы поезжайте, Кира Сергеевна. Непременно поезжайте. А я вас сопровожу. Очень уж мне не терпится взглянуть на Ивана Митрофановича, который вдруг решил воскреснуть, столько-то лет спустя.

Он скоро покинет этот мир. Он знал это. Утренний кашель продолжался почти час. Под конец у него не осталось сил не только кашлять, дышать. И, прикрыв глаза, он просил об избавлении. Когда приступ закончился и у него появились силы встать, он, глянув в пустой угол, где раньше висели иконы, принадлежавшие его жене, мысленно спросил:

– За что?!

За что ему все это?! Он никого не убил! Он никому не сделал зла. Всю свою жизнь он потратил на то, чтобы любить и заботиться о ближних. Они не оценили. Покинули его. Сочли, что он немощен, неинтересен, нищ. Жена забрала детей и улетела за границу к тетке. Случилось это уже много лет назад. Что с ними теперь, как они там, он не знал. И знать, если честно, не хотел. Наверняка у них все отлично. Жена вышла замуж. Дети выросли и состоялись. Говорят на местном языке, совершенно позабыв русский. Они и знать о нем не пожелают, соберись он их навестить или позвонить им.