Кира Сергеевна остановилась возле окна, уставилась на деревья, возле которых суетился садовник. Произнесла сквозь стиснутые зубы:

– Порубить! Порубить все к чертовой матери!

– Что? Что, не понял?

Гарику снова стало страшно. Кого порубить? Как? Уже началось, да?

– Деревья! Сад… Не хочу больше ничего. Закатать все в асфальт! Не нужны мне эти чертовы деревья. Пусть вырубает. Выкорчевывает. Что хочет пусть делает! Но чтобы их тут не было.

– А что вместо них?

Честно? Гарику тоже не нравилась эта тропическая поросль. Столько на них уходило денег, столько Сашке-садовнику с ними было мороки. На зиму укрой, зимой наблюдай, чтобы не промерзли, чтобы стволы не сгнили, если зима не морозная и влажная. С весны по осень начиналось цветение. И по его личному мнению, вонь в саду стояла невыносимая. Он не мог там находиться. Сбегал. Потому что принимался чихать и кашлять от аллергии.

– Вместо них пусть елки сажает. Или кипарисы. Кипарисы хочу, – произнесла она капризно. И пошла от окна к двери. – Отдохнуть хочу. Не тревожь меня. Буду отдыхать и думать.

Она прошла мимо него. Медленно, сильно сутулясь, добрела до двери. Оттуда глянула на него с прищуром.

– Говоришь, не меня убить хотели?

– Думаю, да.

– А чего тогда два выстрела было, умник? Два! – Она потрясла в воздухе пальцами. – Первый – в стойку машины попал, сантиметрах в трех от моей головы. А второй уже в Илюшу, когда он меня закрыть пытался. Не-ет, Гарик. Меня заказали. Меня. А если ты думаешь иначе – значит мозги окончательно пропил.

– Понял.

Он поднялся как по команде и пошел за ней следом. Ее несогласие значило, что они теперь на осадном положении. Это круглосуточное дежурство по периметру дома и вне его стен. Осмотр любой комнаты перед тем, как ей туда войти. Осмотр машины. И, выражаясь ментовским языком, постоянные следственные действия.