Анна Австрийская забрасывала мужа просьбами простить её подруг Марию де Роган и Габриэль де Верней. Однако Людовик безапелляционно ответил:

–Решение, которое я принял, стало плодом зрелых размышлений, я не могу его изменить.

Королеве пришлось покориться. Узнав, что его воля наконец-то исполнена, Людовик отправил Анне письмо: он желает её видеть, пусть приезжает в Арль.

Мария Медичи, обрадованная опалой Конде, тоже захотела увидеться с сыном. Людовик держал путь на Лион, чтобы создать лигу Франции, Савойи, Венеции и швейцарцев против Испании. В Лионе Людовик пробыл с 6 по 20 декабря. Там собралась вся королевская семья. Анна, возлагавшая большие надежды на эту встречу и ожидавшая найти в муже хотя бы искру былой любви, была поражена его холодностью и сухостью. Новоиспечённая герцогиня де Шеврёз приехала с ней. Из уважения к её новому супругу, который не раз помогал ему в трудное время, король разрешил ей исполнять прежние обязанности, но так и не простил.

Такую перемену можно объяснить характером самого Людовика, который унаследовал от матери упрямство, вспыльчивость и злопамятность, но при этом не умел лицемерить и был последователен в своих поступках. Он принимал или отвергал людей целиком, раз и навсегда. Кроме того, король находился под влиянием своего духовника отца Арну, который, как все католические проповедники, утверждал:

–Нет ничего более недостойного, чем любить супругу как любовницу.

В то же время Людовик с подозрением относился к нежной дружбе своей жены и брата.

В свите королевы-матери приехал епископ Люсонский, которого папа наконец-то произвёл в кардиналы. В присутствии обеих королев, всего двора и князей Галликанской церкви Людовик возложил на Ришельё доставленные из Рима пурпурную мантию и кардинальскую шляпу. Кардинал произнёс пылкую речь, уверяя короля в своей преданности и желании верно ему служить. Однако Людовик отказался от услуг Ришельё, которого считал «назойливым занудой». Тогда кардинал опустился на одно колено перед королевой-матерью, снял шляпу и положил к её ногам:

–Сим пурпуром я обязан Вашему Величеству, и он всегда будет напоминать мне о торжественном обете: не щадить своей жизни и, если надо, пролить свою кровь, служа Вам.

Мария Медичи, с которой сын теперь был подчёркнуто любезен и предупредителен (возможно, в пику жене), вызвалась помирить супругов. За обедом она подвела Анну к Людовику и соединила их руки. Соединения душ не произошло, однако король вновь стал исполнять супружеский долг: Франции был нужен дофин.

Никогда ещё король не воздавал больше почестей своей матери, чем теперь. Людовик ХIII настолько уважительно относился к её высказываниям и настолько был благодарен ей за помощь, что собирал свой Совет в спальне Марии Медичи, но это нисколько не мешало ему по-прежнему не доверять Ришельё.

Казалось, две главные проблемы – внутренняя и внешняя – кое-как улажены. Но придворные интриганы не привыкли сидеть без дела. Отец и сын Брюлары – канцлер Силлери и статс-секретарь по иностранным делам Пюизье – постепенно прибирали власть к рукам и выдавливали из Совета соперников. Такая участь постигла, в частности, маршала Шомберга.

–Канцлер и его сын… начинают пользоваться ещё более безраздельным влиянием, чем герцог де Люинь, – писал нунций Корсини. – В их руках печати и канцелярия, иностранные дела, коннетабль, зависящий от капризов их кузена господина де Бюльона, и финансы, поскольку маркиз де ла Вьевиль должен ежедневно отчитываться об их состоянии перед управляющим советом, которым руководит канцлер.

Кстати, оба не стеснялись брать взятки. Чтобы сохранить все выгоды своего положения, Брюлары старались поддерживать хорошие отношения с королевой-матерью и с домом Гизов. Они строили планы брака принца Гастона с герцогиней де Монпансье (её мать овдовела и вышла замуж за герцога де Гиза), но, похоже, повторяли ошибку Кончини, не принимая в расчёт короля.