В коридоре группа мальчишек играла в пендели. Игра не требовала больших интеллектуальных или физических способностей, однако (а, может быть, именно поэтому) нравилась всем без исключения. Все было просто: сначала один играющий набивал мяч, затем другой. Остальные смотрели и считали. Кто набивал меньше, проигрывал. Ему «пробивали пендели» – били ногами пониже спины столько раз, на сколько меньше соперника он набил мяч. Абсолютным лидером был Бенни Смит – мелкий веснушчатый проныра с длинными рыжими волосами и испуганными рыбьими глазами. Он чеканил мяч хуже всех, и поэтому задняя часть его брюк была плотно покрыта пыльными следами чужих ботинок. Однако, юный Бенни был азартен и постоянно канючил:

– Ребят, ну, дайте я еще разок…

– Вали отсюда, Смитеныш! – блестя потным лицом, закричал толстый мальчик. В этот момент кто-то крикнул:

– Тише! Вечный Дед идет.

      Все оглянулись. По коридору шел Винсент Харди, старый учитель музыки. Шум затих, дети провожали его взглядами с почтением и интересом. Худой и невесомый, словно тень, он повернулся к затихшим детям, первым поздоровался с ними, улыбнувшись одними светлыми глазами, и прошел мимо.

– Слышь, Свенссон, а мистер Харди – наша живая легенда! – прошептал маленький тромбонист, еле виднеющийся из-за своего инструмента. – Говорят, у него брала уроки флейты сама правнучка Линкольна!

– Полуживая полулегенда, – очкарик Свенссон, казалось, не был сильно впечатлен. – Интересно, а он старше нашей черепахи?

– Думаю, они ровесники. – Ответ тромбониста потонул в гаме детских криков, заполнивших коридор, как только закрылась дверь за стариком.

      Аккуратность и аскетичность – эти черты Винсента Харди проявлялись и в его поведении, и в одежде, и в обстановке классной комнаты. Аккуратна и аскетична была и его музыка – старый Винсент, помимо преподавания флейты, занимался сочинительством. И странное дело – вся школа уважала его за талант, за отличные результаты учеников, а как о композиторе о нем не говорил никто, словно и не замечали его музыки. Причина молчания была проста – сам Винсент не распространялся о своих творениях. Каждое сочинение его имело одну и ту же судьбу – аккуратно складывалось в архив. Иногда, правда, музыка исполнялась на школьных концертах. Она захватывала слушателей странной потусторонней энергетикой, но сам автор, внешне с холодом относившийся к своим произведениям, заражал этим холодом и других. После концертов почти никто никогда не осмеливался заговорить с Винсентом Харди о его сочинениях; сам же он не упоминал о них никогда.

      Противоположности притягиваются – именно поэтому знаменитый Томас Гульд, который саморекламе уделял не меньше внимания, чем фортепианной технике, отдал сына в класс Харди, всю глубину таланта которого он понимал, быть может, лучше других. В классе флейты бойкий и своенравный Уильям преображался: становился покладистым и трудолюбивым. Видя его талант и трудолюбие, Винсент достал из архива и уже разучил с ним несколько своих сочинений. Видели бы одноклассники! Мигом обозвали бы девчонкой или позорной размазней. Но одноклассники не видели, и Уильям успешно перевоплощался в равнодушно-задиристого мальчишку, как только укладывал флейту в чехол и выбегал за пределы музыкального класса.

      Когда старый мастер вошел в класс, мальчик уже ждал его, аккуратно разложив ноты.

– А-а, ты уже здесь, Уильям. Ну, здравствуй! – В лучистых глазах старика вспыхнула искорка. Уильям улыбнулся в ответ, но тут же посерьезнел и взял в руки флейту. Старик сел за фортепиано и полилась музыка. Мальчик играл так чисто и вдохновенно, что несложное рондо по-настоящему захватило обоих.