Но сила рассеялась, не достигнув кончика когтя, а консорт зашипел от боли, которая пронзила все тело.

Он снова Втянул, и сила опять испарилась, а плоть обожгло.

Консорт взглянул на свою кожу; осознание случившегося забрезжило еще до того, как он различил свечение меток.

Его искололи иглами, как сделал с собой Разведчик. Консорта покрыли метками!

Мозговыми, настроенными на родную касту. Символы заключили его в тюрьму собственной плоти, не позволяя ни растворяться, ни простирать сознание наружу. Хуже того: если консорт – или какой-нибудь его поработитель – переборщит с магией и напитает ею метки, начертания его убьют.

Это было намного ужаснее цепей. Позор, превосходивший воображение консорта.

Но все проблемы решаемы. У каждой метки найдется изъян. Он выиграет время и найдет выход.

Лиша резко проснулась от схваток.

Десятидневная езда с эскортом из пяти тысяч лесорубов приучила ее терпеть неудобства. Спала она теперь только на боку, а скамья кареты для этого не годилась. Лиша сворачивалась калачиком на полу, как делали Аманвах и Сиквах в их набитом подушками экипаже.

Боль накатывалась волнами, мышцы матки напрягались и сокращались, готовясь выпустить ребенка на свет. По плану до родов оставалось тринадцать недель, но ранние схватки не такая уж редкость.

«И каждая женщина поначалу впадает в панику, – говаривала Бруна. – Боится рожать раньше срока. Да я и сама испугалась, хотя переправила в мир десятки вопящих младенцев, прежде чем высрала собственного».

Чтобы успокоиться и вытерпеть боль, Лиша задышала быстро и ровно. В боли уже не было ничего нового. Кожа на животе потемнела и покрылась синяками от мощных толчков плода.

За время беременности Лиша не раз пропускала через себя могучую магию меток. Ребенок отзывался неистово. Магическая отдача даровала нечеловеческую силу и живучесть. Старец молодел, а юнец преждевременно созревал. Чувства вскипали, а выдержка подводила. От магии люди делались буйными. Опасными.

Как отразится эта сила на еще не вполне сформировавшемся ребенке? Не проносив его и семи месяцев, Лиша выглядела и чувствовала себя на полный срок. Она предвидела ранние роды и даже желала их, а то как бы дитя не вымахало слишком крупным для естественного родоразрешения.

«Или пробьет утробу и выберется само». Лиша дышала и дышала, но спокойнее не становилось, и боль не унималась.

«Схватки бывают от чего угодно, – учила Бруна. – Например, если паршивец лягнет полный мочевой пузырь».

Лиша нашла ночной горшок, помочилась, но это мало помогло. Она заглянула в фарфоровый сосуд. Моча была мутной и кровавой.

Она застыла, глядя на горшок, и мысли пустились вскачь, но тут младенец пнул от души. Она вскрикнула от боли и поняла.

Время вышло.

Когда с докладом явилась Уонда, Лиша сидела на скамье. Почти рассвело.

Уонда передала поводья и спрыгнула с лошади проворно, как кошка. Она приземлилась на подножку движущейся кареты, распахнула дверцу и легко перемахнула на скамью против Лиши.

– Почти что дома, госпожа, ежли желаете сполоснуться, – сообщила Уонда. – Гар поехал вперед, пока вы спали. Только что прислал весточку.

– Насколько плохи дела? – спросила Лиша.

– Плохи, – ответила Уонда. – Высыпала вся свора. Гар попробовал это пресечь, как вы просили. Но сказал, что легче голыми руками корчевать пень.

– Энджирцы и их проклятущая церемония, – скривилась Лиша.

Она начала понимать герцогиню Арейн, которая рассекала строй кланяющихся и приседающих слуг, при этом их словно не замечая. Иногда только так и дойдешь, куда хочешь.

– Там не только служанки и стражи, – сказала Уонда. – Явилась половина городского совета.