Архиепископ похвалил себя за проявленную им предусмотрительность. Он знал, что именно такие требования будут выдвинуты, едва он покажет пергамент. Он сумел убедить короля поставить свою подпись перед самой кончиной, а потом Герен с превеликим удовольствием приложил к документу королевскую печать.

– Вначале, в присутствии всех находящихся здесь лиц, будет мною оглашена воля покойного короля, – спокойно сказал он. – После этого желающие смогут убедиться в подлинности и легитимности документа, который по оглашении его будет храниться в тайниках Луврской башни.

Снова наступила тишина. Все глядели на архиепископа, уже понимая: то, что он сейчас прочтет, поставит крест на их честолюбивых планах.

Медленно, отчетливо выговаривая каждое слово, Готье Корню стал читать документ:

«Мы, король Людовик Восьмой, по зрелом размышлении и находясь в здравом уме, пожелали и решили вверить нашего сына Людовика заботе и опеке над ним его матери – Бланке Кастильской, покуда не достигнет наследник возраста совершеннолетия. Вышеозначенной королеве-матери, нашей супруге, а также нашим близким друзьям вверяем мы королевство и попечение обо всех своих детях.

Документ составлен в ноябре 1226 года при свидетелях, коими являются:

Архиепископ Санса Готье Корню

Епископ Шартра Готье, бенедиктинец

Епископ Бове Жиро де Вильер».

– Согласно каноническому праву завещание имеет силу, если составлено в присутствии двух-трех свидетелей, которые находятся здесь, – заканчивал архиепископ свое выступление. – Они перед вами. – Поворотом головы он указал на двух епископов. – Своей клятвой на кресте святые отцы подтвердят законность сего документа, не подлежащего сомнению в его подлинности.

Сказав так, архиепископ бросил выразительный взгляд на обоих прелатов. Те тотчас поклялись, приложившись губами к распятию, висевшему на груди патрона.

– Святая Церковь встала на защиту миропорядка в государстве французском! – гулко объявил архиепископ и обвел присутствующих грозным взглядом.

Никто не проронил ни звука. Доказательства были неопровержимыми. Гарантом тому – Церковь, которой не верить было нельзя.

Молчание затягивалось – имелся повод к размышлениям. Документ яснее ясного говорил сам за себя. Возраст совершеннолетия обозначила королева-мать, ныне опекунша. Завещание составлено по всем правилам, в нем указано главное – «по зрелом размышлении и находясь в здравом уме». Придраться не к чему. Отныне славолюбивые замыслы доброй половины присутствующих баронов зависели либо от испанки, с которой не так-то легко найти общий язык, либо воплотить их в жизнь поможет… мятеж – то, что неизбежно происходило при каждом опекунстве в те далекие времена.

Желая убедиться воочию в том, о чем им только что было прочитано, бароны зашевелились и один за другим стали подходить к столу, на котором лежал пергамент. Внимательно смотрели, читали, разглядывали подписи, королевскую печать и отходили. Иные стояли дольше, чем следовало бы. Вчитываясь, наклонялись все ниже, ниже… Ничего не стоило схватить со стола завещание и порвать его в клочки. Может быть, кому-то и приходила в голову подобная мысль, однако никому не хотелось после этого оказаться в темнице или быть сразу же казненным по обвинению в государственной измене. Вдвойне глупой окажется такая смерть, если это всего лишь копия, а подлинник уже стережет Луврская башня. Именно об этом думали присутствующие, поглядывая на архиепископа, выглядевшего абсолютно спокойным, точно он предусмотрел такой поворот событий. Кстати говоря, именно так все и происходило: Готье Корню опасался подобной выходки – игра шла нешуточная.