Второй обед прошел примерно так же. Эвгенидесу подавали еду уже нарезанной на кусочки, и вместо сыра перед каждым поставили чашечку оливкового масла, чтобы макать туда хлеб. Если не считать того, что ему приходилось тянуться через тарелку, чтобы обмакнуть хлеб, все шло хорошо. Разговоры были примерно такими же – об урожае и о погоде. За дальней частью стола беседа шла вполголоса, трудно было уловить хоть слово. Эвгенидес пил меньше и глядел в тарелку, не желая замечать, что королева старательно избегает смотреть на него.

На третий вечер он не спустился. Его место за столом осталось пустым. Когда обед закончился, отец поднялся проведать его. Эвгенидес в парадном платье сидел на кровати, прислонившись к изголовью, вытянув ноги в сапогах поверх простыней. На коленях лежала пустая перевязь. Он поднял на отца унылый взгляд.

– Я больше не могу это выносить, – сказал он и опустил глаза. – Я уже знаю, что урожай хорош, что погода холодная. Попробую еще раз весной.

– Завтра, – сказал отец и вышел.

Эвгенидес стал клониться набок, пока не уткнулся лицом в подушки.

Он уснул, и ему приснилась королева Аттолии. Она в зеленом платье с белыми вышитыми цветами танцевала в саду. Пошел снег, собаки гнались за ним сквозь тьму, и сабля, сверкнув красным в отблесках пламени, взметнулась и упала. Королева прекратила танцевать и стала смотреть. Он проснулся, захлебываясь от крика, и обнаружил, что, одетый, так и лежит поверх простыней.

Он проковылял в библиотеку и сел перед потухшим камином. В комнате было холодно. Случись это месяц назад, в библиотеке ночевал бы кто-нибудь из помощников Галена, он сразу дал бы летиума, и Эвгенидес провалился бы в сон, не дожидаясь, пока под закрытыми веками зародятся мучительные кошмары.

Несколько часов он сидел в холодной библиотеке, ни разу не поворошив потухшие угли. И только под утро перешел в теплую комнату, растянулся на кровати, не раздеваясь, и опять уснул.

– А что вор?

– Вор, ваше величество?

Аттолия побарабанила пальцами по подлокотнику. Она сидела в малом приемном зале и беседовала с человеком, который собирал для нее сведения из разных источников. Официально он занимал должность архивариуса.

– Вор, Релиус. Он поправляется?

– В настоящее время наш посол в Эддисе может оповещать нас лишь ограниченно, но, по его словам, Эвгенидес постепенно выздоравливает. Примерно раз в неделю он посещает торжественные обеды. Проявляет очень мало интереса к политическому положению. В те вечера, когда он выходит к столу, эти вопросы не затрагиваются. Больше ни для чего он не покидает свою комнату.

– Он видится с королевой?

– Нечасто. Она, разумеется, очень занята.

– А еще с кем-нибудь видится?

– Как я понимаю, время от времени его навещает отец, но больше он никого не приглашает. Говорят, его мучают кошмары, – добавил он.

– Еще бы, – деликатно хмыкнула королева.

Релиус внимательно посмотрел через ее плечо. Аттолия обернулась. За спиной стоял посол Медии, вошедший без объявления.

– Нахусереш. – Она обернулась в кресле и протянула ему обе руки. Посол взял их и склонился. Он очень привлекателен, подумалось ей, – точнее, был бы, если б не борода, которую он красил в багровый цвет, обильно умащивал и разделял посередине на два аккуратных острия. Если бы он остался в Аттолии, то, возможно, рано или поздно перестал бы укладывать бороду в медийском стиле, но он находился при ее дворе уже довольно давно и не выказал ни малейшего желания приспособиться. – Я не заметила, когда вы присоединились к нам.

– Приблизившись к вам незаметно, я совершил величайший проступок, – сказал медиец. – Умоляю ваше величество снисходительнейше простить меня. – Он опять склонился и поцеловал ей руки.