– Да уж что там, – ответил Генрих, – у вас своих лесорубов и еретиков хватает.

Генрих уважал любой труд и ненавидел лень. Для того чтобы страна хорошо жила, ее население должно быть активным и никогда не проявлять инертности.

– Вы мне нравитесь, Генрих, потому что вам по душе простая жизнь, – сказала Алиенора. – Наши прекрасные виконты де Комборн, де Вантадур, де Тюренн, наши владельцы замка де Помпадур, де Сегюр, де Ноай едва ли обращают внимание на этих отважных простых людей. У нас любят яркие цвета, и, если мельник благосклонно относится к деревне и ее окрестностям, деревенские женщины и девушки не стесняются попросить у него в подарок полосатые пояса, украшенные серебром. Конечно, они очень рискуют: мужья могут их побить, если обнаружат подарки. Поэтому свое приданое они прячут на сеновале.

И снова Генрих сажает жену в свое седло, однако некоторое сомнение закрадывается в его душу.

– Все эти простаки, на общение с которыми мы потратили столько времени, исправно ли они платят аренду?

– Об этом надо спросить у нашего прево, у вигье[10]. Наши крестьяне платят – как и у вас – десятины, оброки, барщины, которые время от времени выкупают, кроме того, имеются наши собственные налоги. В каждом хозяйстве есть улей, и крестьяне обязаны давать либо мед, либо воск для освещения. Нам не хватает света от очагов. Но мы не можем конкурировать с вашим налогом, который называем «винада» и который у вас, несомненно, имеется в Анжу. Винада… Красивое название. Аббатство Болье привело все в порядок, ухаживало за виноградниками, которые существовали еще во времена римлян. Видите, насколько этот налог стар…

– Чтобы защитить Пуату, Анжу, Нормандию, а может быть, скоро и Англию, единственный выход – война! И победа в этой войне для нас столь же ценна, как соль ваших копей. Значит, ее нужно приближать.

– Женщины предпочитают мир, монсеньор, это их самое заветное желание.

– Я буду защищать ваше герцогство, но не так, как это понимают при любовном ухаживании. Вассал вашего сердца, я господин в своем королевстве.

Они проезжали мимо болота, в котором на исходе дня зажигались блуждающие огоньки, перескакивающие с травинки на травинку и внезапно вспыхивающие там, где их никто не ожидал, и так же неожиданно гаснущие, когда, казалось, они были совсем близко!

– У вас много знакомых музыкантов, которые преклоняются перед вами. Я же в их кошачьих концертах не нуждаюсь.

Поздно ночью, верхом на одной лошади, доведенной до изнеможения, супруги возвратились в замок, где в покои Алиеноры им подали обильный, восстанавливающий силы ужин.

В первую очередь рождение сына Алиеноры касалось его отца, Генриха, который в это время находился в Англии. О рождении собственного наследника он узнал почти одновременно с новостью о смерти Эсташа, наследника короля Стефана. Понятна радость двадцатилетнего отца, но кончина претендента на трон Англии порадовала его вдвойне.

– Теперь у меня есть сын, – объявил он своему казначею Гарену. – Я смогу передать ему корону.

– Монсеньор, безусловно, вы правы, но еще остается отец Эсташа.

– Я даю ему три месяца. Ты видел, в каком состоянии находится Англия? Я прикажу заковать в кандалы всех наемников предателя, которые досаждали простым людям, грабили и разоряли мои леса. Я добьюсь одобрения Церкви, пообещав восстановить мир, и успокою архиепископа Теобальда. У меня есть перечень полутора тысяч замков, которые я заставлю сжечь, чтобы показать их владельцам-изменникам, кто здесь хозяин. Во Французском королевстве этот несчастный Людовик зависит от любого из своих вассалов. Его супруга свалилась мне прямо в руки. В старых королевствах подобных королей не уважают. Мой прадед не считался ни с какими препятствиями для выполнения своей воли, и он был прав. Как ты думаешь, стали бы называть его Завоевателем просто так? Мы вернемся к старым добрым английским традициям. Я применю нормандский закон: сорок дней в году рыцари, число которых установлю сам, будут предоставлены мне баронами, и надо проследить, чтобы они соблюдали срок службы. Мне одному будет принадлежать право чеканить монету, как это делал герцог Нормандский, а суд будут творить мои судьи, а не бароны. Я постараюсь примирить правосудие с Церковью. Архиепископу Теобальду не придется жаловаться на меня, если он поможет мне быстро завоевать корону. Но потом прелаты будут слушаться меня, потому что я устрою так, что назначать их буду сам.