Сестра Хелен сразу переходила к главному.
«Скажи сразу, сколько актов непристойного поведения со стороны твоих приятелей дойдет до прессы, и я начну разруливать ситуацию уже сейчас».
Ганси продолжал думать, что связь вот-вот оборвется, но она оставалась сильной и уверенной. В результате он получил сообщение о количестве мест в отеле Генриетты для иногородних гостей в ту самую минуту, когда обозревал волшебное дерево, которое истекало какой-то черной, ядовитой на вид жидкостью.
«Грейуорен, – шептал голос с далеких ветвей. – Грейуорен».
Жидкость сочилась из-под коры, как пот, стекая медленным ядовитым ручьем. Они все уставились на нее, кроме странной девочки, которая уткнулась лицом в Ронана. Ганси ее не винил. На дерево было… трудно смотреть. Он не задумывался, как мало в природе чисто черного цвета, пока не увидел этот сок цвета дегтя. Абсолютная чернота, вздувавшаяся пузырями на стволе, казалась ядовитой… или искусственной.
У Ганси снова загудел мобильник.
– Ганси, чувак, это больное дерево мешает твоим переговорам? – поинтересовался Ронан.
Проблема заключалась в том, что переговоры мешали больному дереву. Кабесуотер был для Ганси убежищем. Появление эсэмэсок здесь и сейчас казалось таким же неуместным, как чернота, сочившаяся из ствола. Ганси отключил телефон и спросил:
– Оно здесь одно такое?
– Его я нашла, когда гуляла, – ответила Аврора.
Лицо у нее оставалось безмятежным, но она то и дело проводила рукой по волосам.
– Дереву больно, – сказала Блу, запрокидывая голову и глядя на вянущую листву.
Это темное дерево было противоположностью Кабесуотеру. Чем больше времени Ганси проводил в волшебном лесу, тем сильнее благоговел. Чем дольше он смотрел на темный сок, текущий по стволу, тем сильнее тревожился.
Он спросил:
– А это штука что-нибудь делает?
Аврора склонила голову набок.
– В смысле? Помимо того, что есть?
– Не знаю, – сказал Ганси. – Сам не знаю, что я имел в виду. Это… просто какая-то уродливая болезнь или что-то магическое?
Аврора пожала плечами. Решение проблемы для нее заключалось в том, чтобы найти человека, способного решить проблему. Обходя вокруг дерева и пытаясь изображать полезную деятельность, раз больше ничего не оставалось, Ганси увидел, как Адам присел на корточки перед девочкой с копытцами. Она продолжала смотреть мимо него. Он снял свои дешевые часы. Потом легонько постучал девочку по руке, чтобы она заметила, что он протягивает их ей. Ганси ожидал, что она не обратит на Адама внимания или откажется от подарка, как отказалась от розы, но девочка не колеблясь взяла часы. С необыкновенной сосредоточенностью она принялась заводить их, а Адам еще несколько секунд сидел перед ней на корточках, сдвинув брови.
Ганси подошел к Ронану, стоявшему у дерева. Вблизи чернота как будто гудела отсутствием звука. Ронан сказал дереву что-то на латыни. Ответа не было.
– Кажется, у него нет голоса, – сказала Аврора. – Просто какое-то странное ощущение. Я то и дело возвращаюсь сюда, даже если не хочу.
– Похоже на Ноя, – произнесла Блу. – Разложение…
Ее голос звучал так грустно, что до Ганси сразу дошло, чего они с Блу на самом деле лишились, держа свои отношения в секрете. Блу делилась энергией с другими, но через прикосновение забирала обратно свою долю. Она постоянно обнимала мать, держала Ноя за руку, брала под локоть Адама, клала ноги на колени Ронану, когда они сидели на кушетке. Прикасалась к шее Ганси между волосами и воротником. Тревога в голосе девушки требовала сплетенных пальцев, положенных на плечи рук, щеки, прижавшейся к груди…
Но поскольку Ганси был слишком труслив, чтобы признаться Адаму, что он влюбился в Блу, ей приходилось стоять вот так и в одиночку нести свою печаль.