Он оставил свое дурное настроение в поле.

Ронан вернулся в дом и заснул.

Лес был Ронаном.

Он лежал ничком на земле, вытянув руки и впившись пальцами в землю, в поисках силовой линии. Он чувствовал, как горят и падают листья. Смерть и возрождение. Воздух был его кровью. Голоса, шепотом обращавшиеся к нему сверху, были его голосами, которые накладывались друг на друга. Ронан, перемотать; Ронан, снова; Ронан, снова.

– Вставай, – сказала на латыни Девочка-Сирота.

– Нет, – ответил Ронан.

– Ты в ловушке? – спросила она.

– Не хочу уходить.

– А я хочу.

Он посмотрел на нее – непонятно как, потому что он по-прежнему лежал, запутавшись в собственных корнях-пальцах и в черных ветвях, которые росли из татуировки на его обнаженной спине. Девочка-Сирота стояла, держа в руках ведерко. Глаза у нее были темные и запавшие – глаза вечно голодного или вечно чего-то жаждущего существа. Белая шапочка была низко надвинута на светлые, коротко стриженные волосы.

– Ты просто кусок сна, – объяснил Ронан. – Какая-то подсознательная хреновина из моего воображения.

Она заскулила, как щенок, получивший пинка, и Ронан немедленно разозлился на нее – или на себя. Почему он не может просто сказать, что она такое?

– Я искал тебя, – сказал он, просто потому что вспомнил об этом.

Присутствие Девочки-Сироты снова и снова напоминало ему, что он во сне.

– Керау, – произнесла она, всё еще дуясь.

Ронан рассердился, когда услышал, что она украла имя, которым называла его Бензопила.

– Придумай свое прозвище, – сказал он, но ему уже надоело проявлять твердость, даже если это была просто честность.

Девочка-Сирота села рядом, подтянув колени к груди.

Прижавшись щекой к прохладной земле, он потянулся еще глубже. Его пальцы касались личинок и червей, кротов и змей. Личинки разворачивались, когда он миновал их. Черви ползли следом. Кротовий мех касался Ронана. Змеи обвивались вокруг рук. Он и был всеми ими.

Ронан вздохнул.

На поверхности земли Девочка-Сирота покачивалась и тихонько пела жалобную песенку, тревожно поглядывая на небо.

– Periculosum, – предупредила она. – Suscitat.

Он, впрочем, не чуял никакой опасности. Только земля, и силовая линия, и ветви-вены. Дом, дом.

– Это здесь, внизу, – сказал Ронан.

Земля поглотила его слова и выпустила новые побеги.

Девочка-Сирота прислонилась спиной к ноге Ронана и задрожала.

– Quid… – начала она, а затем, запинаясь, продолжила по-английски: – Что это?

Это была кожа. Светящаяся, почти прозрачная. Ронан почти целиком ушел под поверхность и мог разглядеть, как она выглядела. Она имела форму тела – как будто росла под землей, как будто ждала, когда ее выкопают и освободят. На ощупь она напоминала спальный мешок в комнате Мэтью.

– Держу, – сказал Ронан, возя пальцами по поверхности.

«Помоги мне не выпустить ее». Он, видимо, только подумал это, но не сказал вслух.

Девочка-Сирота начала плакать.

– Осторожно, осторожно!

Она едва успела договорить, как он почувствовал…

Что-то?

Кого-то?

Кого?

Это была не холодная и сухая змеиная чешуя. Не теплое и быстрое сердцебиение кротов. Не мягкость червей, похожих на шевелящуюся землю, не гладкая малоподвижная плоть личинок.

Это было что-то темное.

Оно текло.

Не столько существо, сколько НЕ существо.

Ронан не стал ждать. Он сразу же распознал кошмар.

– Девочка, – позвал он. – Вытащи меня.

Одной рукой-корнем он схватился за волшебную кожу, спешно пытаясь запомнить это ощущение. Вес, плотность, реальность…

Девочка-Сирота копала руками землю вокруг Ронана, как собака, издавая тихие испуганные звуки. Как же она ненавидела его сны.

Тьма, которая не была тьмой, ползла к Ронану сквозь землю. Она пожирала то, к чему прикасалась. Или, точнее, сначала оно было, а потом переставало быть.