На тот случай, если он вдруг упустил подсказку подсознания, он ещё раз обошел зал, но камни остались равнодушны. Тогда он протянул руку к следующему камню за тем, который уже испытал – и спустя минуту уже наблюдал, дрожа, как воет по ускользнувшей добыче пламя.

Отдышавшись, он пошёл дальше. В какой-то момент удалось ускориться, он смог заставить себя не дожидаться, пока огонь угаснет, прежде чем идти мимо него, но очень скоро был вынужден признать себя побежденным. Все, абсолютно все оставшиеся камни затапливал огонь, стоило ему их коснуться.

Попытка выцепить камень с помощью пояса стоила ему погибшего в пламени пояса, а камень остался незыблем. Больше ничего, чем можно было бы его выковырять, у него не осталось, а зала была неутешительно пуста. Неожиданно для себя, он вдруг разозлился. Подумать только, и здесь проклятый огонь стоит между ним и тем, что ему нужно!

Злость поднялась в нем неотвратимо как штормовая волна, сметая всё на своем пути, и всё ещё во власти этой злости, тщательно её удерживая, как щит перед страхом, он сунул руку в первую же оказавшуюся перед ним нишу, во взревевшее пламя, и сжал камень в кулаке. Руку, ещё помнившую мертвенный холод заледеневшего браслета, снова свело, но на этот раз слепящей болью огня. Его ноздрей коснулся сладковатый запах горящей плоти, но сквозь слёзы и бьющий его озноб он держал и тянул на себя проклятый камень, ругаясь на чём свет стоит, зажмурившись, а потом уже и взвыв от боли. И камень поддался.

Всё вокруг стихло, и он открыл глаза, чтобы оценить глубину бедствия. Камень всё ещё светился мягким, почти убаюкивающим светом сквозь абсолютно целые пальцы. Ладонь, когда он её разжал, была целой тоже. Даже манжеты рубашки, надёжно скрывавшие былые шрамы, были – ну, не белы, кувыркание на камнях, похоже, было вполне реальным, – но нисколько не обуглены.

И камень светился, словно улыбался ему, Ксандеру.

Им овладело непривычное желание расхохотаться во весь голос, подпрыгнуть и затанцевать, как тот парень, победным воплем разбудить воцарившуюся тишину. Как всегда, он подумал над этим.

Танец у него вышел и вполовину не таким изящным, как у того незнакомца. Это, впрочем, было неважно. Всё ещё смеясь, запыхавшись, он протянул левую руку – в правой был надёжно зажат камень, его камень, – и потрепал по холке вздыбленную мантикору.

Та дверь, через которую он прошёл и с которой так бесцеремонно обращался незнакомец, распахнулась снова, пропуская озадаченно озирающегося галлийца. Как когда-то тот, другой, Ксандер приветственно махнул ему рукой и ухмыльнулся.

И тут рядом с ним медленно, почти торжественно, открылся портал.

Прежде чем шагнуть через заветный порог, Исабель крепко зажала завоеванный камень в руке, а уже занеся ногу – зажмурилась. По словам ректора, испытание, собственно, на этом заканчивалось, но после всего произошедшего пещерный зал с талисманами был таким надёжным, таким… настоящим, что уходить было почти невмоготу. Да и кто поручился бы, что представший ей огромный, гулкий даже шепотами, зал под высокими сводами – не очередная иллюзия?

Исабель замерла, разглядывая как в полусне и взглядом выхватывая только отдельные детали: своды украшала карта то и дело двигавшихся созвездий – в глаза ей бросался Овен, с энтузиазмом наскакивавший на опустившего грозные рога Тельца. На выступавших из стен могучих колоннах вознеслись статуи со светильниками в руках – впрочем, света в зале, что от них, что от огромных стрельчатых окон, было не так уж много: день клонился явно к закату. Хотя, учитывая, сколько длилось испытание – не иначе, целую вечность… или – её дёрнуло ознобом – сейчас и день вовсе уже другой?