Талел Черный презрительно фыркнул:

– В этом нет нужды. Я чую пепел даже отсюда. Симон говорит правду – по крайней мере, насчет сожжения. Это случилось позавчера. Я прав, брат Симон?

– Ты прав, брат Талел.

– Инес умерла три недели назад. Почему ты сжег ее тело только сейчас?

– Не твое дело, брат Талел.

Талел рассмеялся, но остальные приняли сказанное Симоном за оскорбление:

– Я ж говорю: следы заметал!

– Ну да, истории рассказывают живые!

– Мертвецы молчат…

– Опасался: поднимем, расспросим…

– Дело скверное, – подвел итог Максимилиан. – Все мы слышали свидетельство хлеба. Уверен, вода скажет то же самое. Симон Остихарос убил свою ученицу, утверждая, что не желал этого. С другой стороны, сожжение тела вызывает у собравшихся законные подозрения. Полагаю, если Симон доброй волей откажется от участия в наследовании…

От Симона не укрылось, как напрягся молчавший до сих пор Амброз. Хладнокровие изменило королевскому магу. На лице его вновь проступили сошедшие было багровые пятна, выдавая сильное волнение – на грани вожделения.

– Я не откажусь, – сказал старец.

Вокруг начался ропот. Казалось, из морских глубин встала приливная волна.

– Возможно, ты, по крайней мере, согласишься уступить свою очередность?

– Нет.

– Подумай, Симон! Ты всегда был рассудителен…

– Нет.

– Неужели в имуществе покойной есть что-то, что стоит такого упрямства?!

– Инес ди Сальваре была моей ученицей, – отрезал Пламенный. Он встал, и воздух вокруг него задрожал, как над костром. – Я, Симон Остихарос – ее первый наследник. И закончим на этом.

Максимилиан обернулся к королевскому магу:

– Что скажешь, Амброз? Ты обвинил Симона, и ты – второй в очередности, как муж покойной. Согласен ли ты уступить?

– Симон сам обвинил себя. Я лишь огласил свидетельство. И я настаиваю на том, что Симон Остихарос не может наследовать первым, поскольку повинен в смерти Инес.

«Интересно, что эти двое не поделили?» – прошептал Тобиас на ухо Газаль-рузу, так, чтобы услышали все. Злой Газаль в ответ лишь дернул щекой. Противостояние Пламенного и Держидерева вызывало у него живейший интерес – едва ли не больший, чем участие в предстоящих торгах. Газаль не желал пропустить ни слова, ни жеста. Когда еще выдастся столь изысканное развлечение?

– Итак, никто не желает уступить, – тени, окружавшие Древнего, клубились, наводя на мысли о грозовых облаках. – Значит, решение вынесет конклав, без участия заинтересованных сторон. Братья Симон и Амброз, удалитесь. Когда решение будет принято, вас пригласят.

– Госпожа Эльза?

Ни разу в жизни Натан не боялся так, как сейчас. Даже в переулке, где убивали отца, а малыш Танни полз по брусчатке, понимая, что от смерти не уползешь. Гибель под градом камней, под сапогами озверелой толпы – подарок судьбы, если представить, что может сделать с тобой оскорбленный чародей. Парень оглянулся через плечо. Зрячий глаз слезился, Натан вытер его рукавом. Маги спорили, кое-кто вскочил с мест, но сюда, к шатру Амброза, не доносилось ни звука. Пусть спорят, подумал изменник. Я должен успеть, пока им не до нас.

– Госпожа Эльза, вы здесь?

В шатре царил слабый полумрак – словно на опушке леса, в тени разлапистых елей. Сперва Натан решил, что шатер пуст. Ткань в ромбах, синих и бордовых, колыхалась; сплетение узловатых корней, заменявшее пол, воображение превращало в мускулистую спину чудовища, избитого до полусмерти – синяки, кровоподтеки. Напротив входного полога, менее чем на локоть приподнимаясь над корнями, росла узкая лежанка. Сплетенная из гибких, кажется, ивовых веток, с краями, загнутыми вверх, она походила на корзину, с какой ходят на базар за свежей рыбой. На ветках трепетали крошечные язычки листьев. Они облизывали тело спящего человека, и зелень делалась гуще, темнее, местами переходя в осеннюю желтизну. От этого зрелища изменника пробил холодный пот. А ну как опоздаешь, промедлишь на пороге, и найдешь в сытой, обожравшейся лежанке не сивиллу, а скелет с ошметками плоти на костях? Парень шагнул вперед, боясь оступиться. К счастью, идти по корням – а хоть бы и его беспалыми ногами! – оказалось легко и удобно.