На душе у Сони и похолодело, и потеплело одновременно. Может, подсказка какая в письме о живом Мише, а может, добрые люди знают, где могилка его. Писала письмо незнакомая женщина: «Здравствуйте, Соня! Уже год ваш муж Миша Зейдель живёт у меня в постояльцах. Хороший мужик. Ноги ему отрезали под самые коленки, вот он домой и не едет. Уговаривала я его, но не хочет жизнь вашу молодую портить. Говорит, жена у меня красивая очень. И гордый, злится, если жалеть кто начинает. Но человек он порядочный. Тут пьяницы местные к нему зачастили. Думала, запьёт мужик, а он выпил с ними пару раз и нагнал всех. Работает бухгалтером у нас на кирпичном. Уважают его. Вы, Соня, если жизнь ваша по-другому идёт, то порвите это письмо. Я вас попробую понять и мужу вашему ничего не буду говорить. Многие бабы на него здесь поглядывают, но он ни с кем не хочет. Может, пристроится со временем. Но если нужен он, приезжайте. Грех в чужих вещах копаться, а не могу смотреть, как мужик убивается. Вижу у него фотография из Сочи, да и сам говорил мне, что он из Сочи. Высылаю письмо на военкомат, может, добрые люди помогут. Адрес мой: г. Воронеж, деревня Николаевка, Ефимцева Ульяна Никитична».

Который раз Соня перечитывает письмо, слезы застилают глаза, мешают читать, комок в горле не даёт говорить. «Ну говори же! Вижу, что жив! Да что же это, Соня, с тобой, как окаменела, – тормошила Соню Шура. – Ах Боже ж ты мой, что с ней творится. Не похоронка же!» Шура побежала на кухню за водой. «Мама! Мама! Это папка письмо прислал? Скоро приедет? А сколько у него орденов и медалей?» – без умолку щебетали дети. Соня залпом выпила стакан воды, поперхнулась так, что перестала дышать, и только через две-три минуты открыла глаза, посмотрела вокруг. Рядом Шура и дети, в дверях бабы соседские. «Миша! Миша мой нашелся!» – смогла только и выговорить она и вдруг зарыдала, заголосила по-бабьи громко, безутешно. За ней заплакала Лиза, и Борик стал крутить головой и хлюпать носом. «А вы что тут пол мочите? – нарочито грубо прикрикнула на них Шура. – У них папка нашелся, а они ревут!»

Тётка Шурка, как её называли в бараке за её вредный, буйный характер, была совсем ещё не старая женщина. Всего-то тридцать два года. Сама сочинка, Шура с первых дней войны работала в военном госпитале. Много крови увидела, ухаживала за ранеными, как за родными. Можно сказать, каждому отдавала частичку себя, каждому находила место в своём сердце. Многие солдатики выздоравливающие и поухаживать стремились. Принимала ухаживания. Жалела их. Опять туда, под пули пойдут. Адресочек многим давала, а потом мечтала по ночам, соплями в подушку, как он явится к ней после войны живой и здоровый. Никто не приехал, не написал… И ожесточилась совсем ещё молодая баба. Перед мужиками, которых ой сколько побили на войне, молоденькие свиристелки хвостами крутят. Куда ей с ними тягаться. Так и забралась в душу мысль, что всё уже прошло. Кончилось пианино, на котором Шура замечательно играла до войны. Пела-то как! В конкурсах побеждала. Но уже сколько лет никто не слышит её голос.

А в бараке опять с электричеством проблемы возникли. То мелькает свет, то отключится совсем. Тётка Шурка, как обычно, на кухне всеми цветами радуги посылала и само электричество, и всех электриков, и, разумеется, начальство – от него все беды. И надо же, как раз в этот момент в барак пришёл новый электрик. Вся Шуркина энергия, все её изыски словесные нашли новое применение, обрели своего несчастного слушателя. Оторопевший Коля, так звали электрика, поначалу пытался хотя бы понять, о чём говорила эта женщина. Но очень скоро его смущение сменилось подлинным восхищением. Коля молчал и глаз не отводил от Шуры. Всю жизнь он мечтал и восхищался сильными женщинами. Видел их на фронте, где воевал связистом. Почти до Берлина дошёл, но по ранению демобилизовался. В комнате Коли на стене висели вырезки из журналов: женщины-герои – лётчицы, санитарки, спасающие на поле боя раненых. Именно о такой спутнице для себя и мечтал Николай. Бойкая, злая на язык, но ведь по делу, Шура очень ему понравилась. Первая встреча, знакомство не получились. Коля спросил: «А как вас зовут?» И получил в ответ ещё более бурную реакцию Шурки: «Что, жаловаться пойдёшь, электрик хренов? Ты лучше бы свет сделал, чем со мной здесь разговаривать. Ишь нашёлся жалобщик!» Пришлось Коле ретироваться. Но обиды в его душе не было, оставалось только восхищение этой женщиной. Если те красавицы, портреты которых висели у него на стене, были далеко и совсем недоступны, то Шура находилась здесь, рядом, и обладала такими же качествами сильной женщины.