Мешает ману в котле Светлана. Рядом в низком кресле с поручнями сидит филолог из университета с длинными тонкими усами и в темных очках, смотрит неодобрительно. Мэр города за деревянным столом на стуле ждет, когда испекутся в печи манабулки, почти засыпает. Ему невероятно скучно. Чтобы не уснуть, он начинает разговор:

– Для кого писались современные книги, господин Святослав? – спрашивает он филолога и не дает возможности ответить. – Для людей, имеющих только представление о том, как выглядит литература, и от людей, которые только представление о том, как ее писать имеют.

– Зачем же так усложнять, – филолог Святослав надменно, но не враждебно принял вызов. – Вы во всем ищете двойное дно, а если не находите, пробиваете его сами. Тенденция к этому не красит в первую очередь вас, выдавая мрачный ум.

– Это как же? – глаза мэра загораются, в них отражается теплое пламя печи.

– Вам хочется думать, будто у вас пытливый ум. Ни до чего дельного вы докопаться не способны в силу отсутствия знаний. Остается выдумать самому и разоблачить. А где болевая точка, куда направить удар интеллекта, вы знаете. Сами рисовали чертеж.

– И это я все усложняю? Ты сам повесил на меня свои предубеждения. Чего тебе здесь вообще надо?

– В отличие от вас, человека, которому нечем заняться на посту мэра, меня пригласили читать этот текст, чтобы восстановить его структуру после ваших извращений.

– Вот! – мэр поднял над головой указательный палец. – О том я и толкую. Для кого была литература? Для таких, как вы. У вас есть представление, и вы всем пытаетесь его навязать. Даже пришли причесывать текст алгоритма. А под закат литературного дела производили еще тексты для тех, кто получал кайф, когда книга ему доставляла максимальные неудобства. Каюсь, сам из таких. И то, что я с этой «Книгой» проделал, лишь от того моего увлечения. А ты… ты просто все портишь своим академическим вкусом.

– Мой вкус тут совершенно ни при чем…

Меркурий наблюдал за Светланой. След литературного спора раздражал, от него в голове чесалось.

Светлана перестала перемешивать ману, взяла прихватку и открыла печь. Потянула противень. Манабулки сияли мягким персиковым светом. Фигура Светланы исчезла, противень и прихватка остались висеть в воздухе. Меркурий догадался, что Светлана стала думать о чем-то другом и пропустила несколько страниц книги. Глаза продолжали бегать по буквам.

Меркурий заметил в плетеной корзине рядом с печью шевеление. Изнутри рука оттолкнула крышку корзины, показалось лицо жены мельника.

– Где этот идиот? Не видели? – проскрипела она.

– Да нам тут не до ваших… – мэр замялся. – Подскажи словцо, филолог.

– Адюльтер, допустим.

– Возможно, – согласился мэр.

– Хрен вам! Найду, яйца ему отрежу. Он от меня уже три недели мысли по книгам прячет. Читает, читает. Никогда столько не читал. Значит, есть что прятать.

– Да ты дура, – засмеялся мэр. – Пока ты по книгам его мысли вычитываешь, он по-любому с подружками развлекается. Ты ж занята!

– Вот же закладка облеванная! – выругалась жена мельника и исчезла.

Меркурий наблюдал. В комнате ничего не менялось. Мэр и филолог продолжали литературный спор. Интерес их не утихал, хотя было видно, что они оба давно устали и беседуют только потому, что никто больше не способен их выносить.

Дверь в комнату открылась. Внутрь ворвался яркий золотой свет. В дверном проеме проявилась высокая фигура. Дэв.