Ещё через полгода я разругалась со свекром и свекровью. Ещё через месяц дошла очередь до моей мамы, а затем и до отца. Мои неврозы делали невыносимой жизнь окружающих меня людей. Так продолжалось ещё какое-то время. Максим все чаще начал отправлять меня на отдых на нашу дачу, благодаря чему мы все могли отдохнуть друг от друга.

Спустя почти три года после первого приступа я в очередной раз уехала в загородный дом, вернее, Макс отвез меня, потому что за руль после аварии я не садилась. В тот день приступ застал меня на кухне, когда я мыла себе фрукты в раковине. И снова стечение обстоятельств – меня накрыло волной боли, яблоко выскользнуло из пальцев и заткнуло слив в раковине. Когда мои ноги подкосились и я начала падать на пол, я несознательно схватилась за электрочайник, который зацепился за подставку, и провод возле основания подставки надорвался. Когда раковина переполнилась и вода потекла на стол, случилось короткое замыкание… Могу сказать только, что я вновь осталась цела, ни вода под напряжением, ни огонь, вспыхнувший из-за неполадок проводки, меня не тронули. Но после того как меня спасли из горящего дома, я добровольно отправилась прямиком в психушку к моему лечащему врачу, ставшему для нашей семьи довольно близким человеком, Павлу Олеговичу. Близость наших отношений определялась ещё и теми деньгами, что платил ему мой муж. Документально все было оформлено так, что за мной сохранили мою дееспособность, но взяли расписку о том, что я полностью доверяю Павлу Олеговичу суждение о моем психическом здоровье, а также оставляю за ним право удерживать меня в больнице до моего выздоровления, момента, когда я перестану представлять опасность для себя и окружающих. Я запретила навещать меня всем, кроме мужа и детей. Я не хотела, чтобы кто-нибудь видел меня такой, особенно родители и дети. Но если без общения с родителями я могла обойтись, то вот без моих ангелочков… никак.

В канун приближающегося Нового года исполнится шесть лет с момента «дня Х», как я сама его назвала, через два месяца.

– Кира Юрьевна! Добрый день! – встретила меня неизменная улыбка Павла Олеговича.

– Здравствуйте, Павел Олегович, – я не очень-то разделяла его энтузиазм по поводу этого дня.

– Как вы себя чувствуете? – заботливо спросил доктор.

– Как обычно, – я слегка пожала плечами и без интереса оглядела знакомый кабинет, в котором тоже было все без изменений.

– Неужели? – задал вопрос Павел Олегович, вглядываясь в мое лицо.

Я на несколько мгновений задержала взгляд на его глазах.

– Почему вы считаете, что я вам вру?

– Да Боже упаси… – отмахнулся он. – Просто в свете последних событий я очень тревожусь за ваше здоровье.

Я молча села в кресло и уставилась на натертое до блеска стекло, лежавшее на рабочей части письменного стола доктора. Поверх него лежала моя история болезни.

– Вам пришлось пережить потрясение четыре дня назад. Мне жаль, что так вышло, – он медленно положил руку на бумажную папку с моим делом, как бы привлекая внимание к своей персоне. – Кира.

Я подняла на него уставший взгляд. В ночь перед нашей встречей я глаз не сомкнула, писала в дневник свои переживания по поводу ухода Максима, а также воспоминания из собственной жизни – все, что приходило в голову.

– Я не успел прочесть ваши записи, – признался Павел Олегович, – ведь они попали ко мне лишь час назад. Однако их количество впечатляет. Вам явно есть чем поделиться. Прошу вас, Кира, поделитесь со мной…

– Там все написано, – большего я сказать не смогла.

– Невероятно важно выстраивать свой внутренний монолог, систематизировать его, выстраивать хронологию. Вы наконец-то начали это делать! И замечательно! Но теперь нужно закрепить достигнутый результат диалогом, – он вытащил из папки мою уже довольно потрепанную тетрадку и раскрыл её на первой попавшейся странице. – «…лишь помню, как незнакомые руки подняли меня и понесли прочь от едкого дыма, уже успевшего наполнить мои легкие…». Что ж, полагаю, это о моменте вашего спасения из пожара.