В течение нескольких лет на нее были бесплатно записаны не только легендарная «Невидимка» и демоверсия «Разлуки» группы «Наутилус Помпилиус», но и альбомы «ЧайФа», Насти Полевой, Егора Белкина. Все это происходило словно в параллельной реальности – без пугливой оглядки на худсоветы, Союз композиторов, «запретительные списки рок-групп» и лютую цензуру. «Я всегда хотел перевести на профессиональный уровень записи альбомов моих друзей», – признавался мне на диктофон Кормильцев. На бестактный вопрос о судьбе тещиных драгоценностей Илья Валерьевич спокойно заметил, что перезакладывал и выкупал золото еще в течение многих лет. Полностью, наверное, так и не выкупил.
Но одно можно сказать наверняка. В тот далекий 1984 год Кормильцев впервые почувствовал, что любые границы иллюзорны и в жизни он сможет сделать многое. Над головой у Ильи пел хор нелегальных ангелов и неслышно звучали небесные фанфары. Так будущий издатель, переводчик и общественный деятель начал свой путь навстречу новым огням. Теперь главное было – успеть.
Часть I
Запах юности
1959–1984
Семейные реликвии
У нашего поколения было чудовищно длинное детство.
Илья Кормильцев
Меня всегда интересовало, кем был Роберт Циммерман до того, как стал Бобом Диланом. Всю жизнь лауреат Нобелевской премии старался уходить от вопросов о своей юности. Даже автобиографию в книге «Хроники» он начинает с переезда в Нью-Йорк в двадцатилетнем возрасте. А что происходило до этого – загадка или будущий миф.
С похожей историей я столкнулся, общаясь с Кормильцевым.
«Я очень не люблю ту часть моих сверстников, которая в своих мыслях погружена в семидесятые, – признавался Илья Валерьевич. – У меня, например, об этом времени сохранились весьма неблагоприятные воспоминания».
Шумный и общительный, поэт «Наутилуса» при подобных разговорах, как правило, становился замкнутым и угрюмым. Похоже, что все антенны у Ильи были направлены в иную сторону. Он жадно любил инновации, а ностальгические интервью давал без энтузиазма, всем видом показывая, что жить прошлым крайне непродуктивно.
«Из меня мемуарист никакой, – говорил в одной из бесед Кормильцев. – Меня больше интересует настоящее и будущее… У всех моих песен, конечно, были какие-то истории. Но все, что я написал, через два года уже не ощущал своим. Я дистанцируюсь по отношению к этому и становлюсь в позу наблюдателя. Созданное очень быстро перестает меня греть».
В чем была причина его отстранения от прошлого? Почему Илья так сильно не любил вспоминать? Хотел выглядеть загадочным? Стеснялся себя? После его смерти я попытался на эти вопросы найти верные ответы.
Как известно, Илья Валерьевич Кормильцев родился в Свердловске 26 сентября 1959 года. Впоследствии всячески любил «раздувать пожар» и придавать этой дате особое значение в истории человечества. Припоминая, скажем, день рождения поэта Томаса Элиота или исторический полет Юрия Гагарина.
«Мы стартовали с Гагариным практически одновременно, каждый – в свой космос», – писал позднее Кормильцев в одном из стихотворений.
Вырос Илья в многонациональной семье: по линии матери он был на четверть поляк, а по линии отца – русский и немец. Его дальние родственники переехали в уездный Екатеринбург из Сибири еще в середине XIX века. Они были купцами широкой натуры, которые любили крепко выпить и задорно повоевать. Из поколения в поколение передавались семейные фотографии и легенды об их участии в Первой мировой войне, а до этого – в победоносном походе русской армии на Шипку.
Прапрадед его бабушки был из тех отчаянных немцев, которые по призыву императрицы Екатерины Великой приехали поднимать Россию. От своих немецких родственников Илья перенял педантизм и здоровый авантюризм, а от польской ветви по линии красавицы мамы – трепетность и романтизм.