в какую-то другую жизнь. Вернул к чему-то, что я всегда знала, и вот теперь готовилась вспомнить окончательно. Что-то очень важное, к чему текли все мои мысли и устремлялись все желания. Текли, как мутный бурный поток, который вот—вот вольется в прозрачное озеро и обретет глубину и ясность.

Пора! Меня не нужно было приглашать. Я встала и пошла к двери.

За дверью было море. Пустынный галечный пляж. Солнце опускалось в воду. Пахло водорослями и йодом. У воды прямо на гальке сидел Мастер. Я его сразу узнала. Не скажу, где и когда я его видела, но сомнений у меня не было. Я знала, кто это. Я очень хорошо знала этот профиль с горбинкой, эту полуулыбку левой половиной рта, эти полуприкрытые ресницами глаза, где прячется острый пронизывающий и холодный взгляд, как будто юркий зверек, готовый выскочить, когда этого меньше всего ждешь.

«Близ медлительного Нила, там, где озеро Мерида,

в царстве пламенного Ра,

Ты давно меня любила, как Озириса Изида, друг,

царица и сестра!

И клонила пирамида тень на наши вечера»1


Я испытывала какой-то странный покой. Все мои взбаламученные последними событиями мысли и чувства пришли в равновесие, опустились, как падающие листья, улеглись, как ложится пыль, тронутая случайным дуновением ветра, на землю, как потревоженный ил в ручье ложится на дно. Понимание – как холодная прозрачная вода. Что значит «понять»? Я не могла бы ничего сейчас изложить связно, происходящее оставалось недоступным моему сознанию, но сознавать ничего и не требовалось.

– Здравствуйте, Вероника! Для нас всегда большая радость, когда мы обретаем новых товарищей. Хотя, вернее будет сказать, когда к нам возвращаются наши товарищи.

Как Вы уже поняли, наши «Коридоры», наши «тренинги», не что иное, как сеть, с помощью которой мы вылавливаем нужных нам людей. Людей, обладающих необходимыми для нашего дела качествами, способностью искать и находить артефакты. До пробуждения этот талант проявляется в людях, прежде всего, как рефлексия, то есть, проще говоря, как способность смотреть на мир и на себя самого как бы со стороны. Наблюдать свои переживания, желания, отношения. Отделять свое отношение к предмету от своего знания о предмете. Человек, обладающий способностью к рефлексии, может сказать себе: Вот, передо мной прекрасный человек (назовем его Иваном). Я понимаю, что Иван обладает многими достоинствами, а недостатки его вполне простительны. Я понимаю также, что я не люблю Ивана. Терпеть его не могу. В этом нет ни его, ни моей вины. Это нормально. Так люди устроены. Наша любовь и нелюбовь не является мерилом чужих достоинств.

Человек, обладающий рефлексией, не будет искать в Иване и приписывать ему пороки, чтобы оправдать свою нелюбовь. Ему не нужны оправдания. Он видит себя, свою любовь и нелюбовь, и принимает себя таким, какой он есть, не приукрашивая и не стыдясь. Человек не властен над своими чувствами к другим, но рефлексия дает ему точку опоры, которая лежит вне его чувств и отношений, и которая дает ему власть над самим собой и свободу от собственных страстей, дает свободу воли и совести.

А где же искать людей, наделенных способностью к рефлексии, как не среди психологов? Среди прочих вариантов личности, здесь как нигде чаще, встречается тот, который выбирает эту профессию, «чтобы разобраться в самом себе». А если человек испытывает потребность разобраться в самом себе, значит, он хотя бы в зачаточной степени наделен искомой способностью видеть себя со стороны, он не только стремиться следовать своим желаниям, но и задумывается о том, нужно ли им следовать и истинно ли желанно то, к чему его тянет. Такая особенность может доставлять серьезные неудобства и быть препятствием к жизненному успеху, однако, для нашего дела она необходима.