Большая работа Антонова «Учение славянофилов – высший взлет народного самосознания в России в доленинский (!) период» была опубликована мной с согласия друзей Михаила Федоровича в первых трех номерах «Веча». В ней обстоятельно излагалось мировоззрение наших первопроходцев послепетровского времени А.С.Хомякова и И. В. Киреевского. И к этой работе придрались. Сотрудники Владимирского УКГБ нашли экзотический «криминал». В порядке лирического отступления Антонов расхваливает Октябрьскую революцию, которая, «несмотря на свои эксцессы», по его мнению, спасла Россию от буржуазного маразма. Так вот, словечко «эксцессы» поставили мне в вину и в обвинительном заключении витийствовали: Осипов «основным содержанием своей деятельности сделал клевету на политику КПСС, органы советской власти, Великую Октябрьскую социалистическую революцию». Так-то вот мы «целились в коммунизм, а попали в Россию» (слова А.Зиновьева)… Скорее и в свой коммунизм, и в Россию целились те, кто жирует сегодня на нищете обездоленных. Не я и не мои солагерники сегодня на плаву, а все та же номенклатура, члены ЦК, райкомовские и горкомовские товарищи. Автор книги «Русская партия» (Москва, 2003 г.) Николай Митрохин посмеивается над тем, что русские националисты, включая меня, «так и не смогли стать признанными публичными политиками». Но ведь и его любимые либералы (из тех, кто за идею) довольно быстро уступили места чекистам и секретарям обкомов. Кто из сидевших демократов оказался на вершине пирамиды? На руинах коммунизма возник жуткий социально-экономический монстр, которому еще нет названия. И оказаться в «элите» этого монстра, говоря по-лагерному, «западло».

В те советские годы мне рассказывал один из «национал-большевиков» о своем разговоре с сотрудником КГБ какого-то краевого управления. «Мы поражены, – говорил тот. – Сионисты вывесили свой флаг на здании, и им слова не сказали. А группу православных ребят, изучавших Евангелие, упекли в лагерь».

В 1971 году вышло три номера «Вече», и уже при подготовке 4-го номера 14 января 1972 года в поселке Заветы Ильича был произведен обыск с санкции заместителя Генерального прокурора СССР Малярова. В тот же день обыски были произведены и у демократов: Петра Якира, Александра Гинзбурга, Р.Мухамедьярова и др. До этого на протяжении нескольких месяцев, как подтверждала «Хроника текущих событий» (неподцензурный правозащитный бюллетень), сотрудники 24-го отделения милиции г. Москвы неоднократно вторгались в квартиру к Адели Осиповой (Найденович) и вызывали ее в милицию, угрожая арестом за тунеядство. Однажды у нее был даже отобран паспорт на 20 дней. 1 ноября 1971 г. два милиционера и мужчина в штатском, окружив постель полупарализованной матери А. Осиповой, стали угрожать Аде и отсутствующему мужу (т. е. мне) арестом за издание журнала «Вече», что привело к повторному инсульту и смерти матери. Фактически это была первая жертва в поединке «Вече» с Левиафаном. 10 января 1972 г. Адель Петровна направила Председателю КГБ Андропову письмо с протестом против гонений: «Аморальность вышибания женщины из дома на производство порождает большее количество общественных пороков, чем ваши успехи по борьбе с ними»[42].

Через несколько месяцев происходит мое первое задержание в качестве редактора «Веча». 23 мая 1972 г. в 17 часов я шел по Старомонетному переулку. Ко мне подошел милиционер и потребовал документы. Затем приказал влезать в воронок, оказавшийся за моей спиной. Меня отвезли в ближайшее, 2-е отделение УВД. Там без всяких объяснений и без санкции прокурора меня подвергли личному обыску, сняли отпечатки пальцев, несмотря на мой протест и составили протокол о нарушении паспортного режима. Как писала «Хроника»: «Не готовят ли власти В. Осипову, как некогда А.Марченко, уголовное преследование за нарушение секретного «Положения о паспортах», а также статьи 198 УК РСФСР?» Меня продержали в отделении несколько часов. Милиция изъяла все, что было в моем толстом портфеле, оставив только одну книжку, изданную советским издательством. При этом они составили протокол о «незаконном проживании в Москве» и предупредили, что при третьем подобном задержании в Москве я буду посажен на один год в лагерь за нарушение паспортного режима. Не имеет права бывший политзек проживать в коммунистической столице. «Проживать», по милицейским правилам, означает быть обнаруженным утром в московской квартире. Меня застигли не утром и не в квартире, а на улице. Т. е. были попраны даже внутриведомственные милицейские правила, не говоря уже о законе и Конституции. Я написал о случившемся министру внутренних дел Н.А.Щелокову с требованием возвращения отнятого имущества и наказания виновных. Получил, как водится, формальную отписку. Кстати, при этом обыске была изъята моя записка корреспонденту Юнайтед Пресс Интернейшнл Броунингу с кратким протестом против ареста тогда же в мае 1972 г. Дзюбы и других инакомыслящих на Украине. Там еще была такая фраза: «Украина – жемчужина России». Я запомнил реакцию милиционера-украинца на записку. И вдруг спустя почти год ЭТА САМАЯ ЗАПИСКА оказалась в портфеле у Броунинга при пересечении советско-финляндской границы 1 апреля 1973 г.! Т. е. кто-то неизвестный в конце марта 1973 г.