Творилось в этих стенах невероятное. Эстиний использовал кожу тех, кто уже не мог иначе послужить культу. Смерть не освобождала низших от служения. Из костей изготавливались инструменты – гнездо дошло до такого. Человек не способен изменить природу. Его кривым, слабым ручкам нужны нож, дубинка.

Так же Назгал стал заложником плоти. Он разросся, окреп. Возвышался выше каждого члена культа. Но рост этот обусловлен крепостью плоти, а не длинной и шириной костей. Искривленные рахитом, иными заболеваниями, эти кости не способны придать тучному телу божественный образ.

Хотя среди сектантов никто бы не назвал Вестника уродом. Тем более они не способны усомниться в его божественной природе. Доставшееся в наследство от родителей, предков да самого общества людей тело – все это скрывалось за одеяниями почитания.

Других одеяний в гнезде не носили. Не считая украшений.

Маленькая голова вспучилась почти в центре стены плеч. Почти, потому что позвоночник искривлен. Большая шишка пронзила кожу на спине Назгала. К счастью, он не поражен болезнью писарей. Сутулость не согнула шею Вестника.

Зато его помощника, что сейчас тыкал костяным пером в кожаную страницу, тяжелый труд преобразил. Эстиний почти согнулся пополам. Еще чуть-чуть и его губы коснулись бы нижней половины тела.

За аналоем раскинулся собранный из костей стол. На возвышении растянут кожаный лист будущего кодекса. Десятки подобных книг зафиксированы в каменных, глиняных стеллажах вдоль стен.

Слепые твари, служащие Эстинию перебирали кодексы, чтобы те не загнили. Так муравьи следят за коконами, перенося их, очищая каморы, своим движением обеспечивая вентиляцию.

Ведь это будущее гнезда.

Назгал покосился на стеллажи. Он не одобрял увлечения Эстиния. Тот умел с головой уйти в процесс так, что уже не реагировал ни на что вокруг.

Прикасаться к жестким, пахнущим выпаренной мочой листам, не хотелось. Хотя Эстиний частенько подсовывал свое очередное творение под нос Назгала. Время и перемены не исказили почерка бывшего священника. Он писал красиво. С миниатюрами справлялся не очень, оставляя пустые места для украшений листов. Ждал, очевидно, когда в его отряде объявится помощник.

Назгал видел только закорючки, похожие на волны травяного моря. Вроде красиво, но совершенно бесполезно.

Прибытие лидера гнезда оказалось недостаточным поводом, чтобы прерваться. Эстиний закончил мысль, прежде чем воззрился на лидера.

– Вестник! Какая честь! – восхитился Эстиний.

Он не утратил способности радоваться. Появление Назгала все еще вызывало у него радость. Настолько странное чувство заставляло Назгала поежиться. Он все еще не верил, что кто-то способен так искренне радоваться, встретив другого человека.

Эти чувства непонятны.

– Ты проделал большую работу, – сказал Назгал, чтобы начать диалог.

Эстиний тут же подскочил, хватая лист с аналоя. Опять хотел похвастаться творением. Словно ученик в мастерской. Назгал закатил глаза, рукой остановил ретивого священника.

Пухлая ладонь, широкая как лопата и такая же прочная, уперлась в острые ребра. Кожа у Эстиния оказалась неприятно сухой, впитывала влагу с кожи Вестника. Отняв руку, Назгал потер пальцы.

– Твои надписи мне не интересны, – в очередной раз повторил Назгал. – Я пришел для того, чтобы позвать тебя в верхний ярус.

– Я готов!

С щенячьей радостью Эстиний бросил лист на стол, где о нем позаботятся, и пошел за Вестником.

Ноги, ставшие похожими на заточенные копытца, пробивали дыры в земле тоннеля. Эстиний взрыхлял почву, подготавливая ее для жизни грибницы. В образовавшихся отверстиях скапливалась вода, испарялась и превращалась в туман.