Отметим, что это была сущая правда. Беренгарий очень скоро пожалел о своём сколь великодушном, столь и опрометчивом поступке.

– Напомню вам, матушка, что и меня выпустила из тюрьмы Мароция, так несправедливо оскорбляемая вами, – робко вставил Гвидо.

– Несправедливо? О Господи, смилуйся надо мной! За что посылаешь мне наказание такое? Ваша возлюбленная потаскуха, сын мой, очень быстро смекнула, что управление Тосканой ей не по зубам, тем более что ей необходимо постоянно держать в поле зрения Рим и Сполето. Вызволив вас из тюрьмы, она рассчитывала сохранить Тоскану под своим влиянием, и, судя по вашим словам, ей это неплохо удаётся.

И снова это было правдой. Граф Гвидо сник и побледнел. Гуго втихомолку усмехался.

– Кознями этих людей мы отстранены от решения судеб италийских земель. Сие недостойно графов тосканских, – с необходимым пафосом закончила свою речь Берта, демонстрируя детям, что долгие лишения не сломили её характер и не поколебали намерения. Все её дети склонили головы в знак согласия.

– Союз цезаря и папы превозмочь трудно, почти невозможно, – молвил Гуго.

– Да, всё выглядит неприступно. Но за нами не менее могущественные бургундские и тосканские земли, и мы не должны мириться с этим. Нам, вероятно, не под силу начать борьбу против Рима, но позиции Беренгара, во все времена паршивого воителя, всегда выглядят ненадёжно. Что скажете, дети мои?

– Вы предлагаете, матушка, ещё одну военную авантюру против Беренгария? Не много ли прежних, неудачных примеров для вас, полученных от столь «паршивого воителя»? Всего-то прошёл месяц с тех пор, как Беренгарий напустил страху на супруга нашей прелестной сестрицы, – полемику с Бертой осмеливался вести только Гуго. Ирменгарда же при словах брата о неудавшемся заговоре заметно погрустнела, её губки сложились в маленький замочек упрёка.

Однако старую графиню с наезженной колеи было не свернуть.

– Да, да, ты прав, сын мой, но до известной степени. Вспомните все подробности походов против него. В первый раз ему помог Альберих Сполетский, на помощь которого он теперь едва ли может рассчитывать. Ах, сын мой, если бы не ваше любовное нетерпение, – она обратилась теперь к Гвидо, – Альберих Сполетский мог бы стать нам сейчас верным и сильным союзником. Какого рожна вам возгорелось заполучить себе его распутную супругу?

Гвидо ещё больше съёжился. Берта, не дожидаясь ответа, сердито передёрнула плечами и продолжила, отвернувшись от него.

– Во второй раз всё решила глупость и жадность вашего Людовика. Ну а ваш поход, сын мой, изначально не преследовал цели отобрать у Беренгара корону, вы это знаете лучше других. Вы, я так понимаю, тогда решали больше свои внутренние бургундские проблемы, или я не права?

– Да, но итогом этой кампании стала моя клятва не поднимать более меч на Беренгария, – ответил Гуго.

– Ценю вашу щепетильность, сын мой, но разве нет повода оставить ваше слово в стороне?

– Нет, матушка, я дал слово, и я останусь верен ему, – твёрдо ответствовал Гуго.

Берта сокрушённо всплеснула руками. Гвидо недоверчиво взглянул на Гуго. Что-то он не слыхал ранее о силе и надёжности слова своего сводного братца.

– Ну а заговор графа Иврейского развалился из-за предательства одного из его сообщников. По всем слухам, доходящим до меня, и судя по рассказу нашей Ирменгарды, предателя нечего искать среди воинов. Беренгару донес кто-то из числа облачённых в рясу, либо эта крыса Гвидолин, либо Фламберт, чьё короткое слово, похоже, уже становится фамильной чертой их рода. А может, и оба вместе.

На сей счёт с Бертой никто не спорил.