– Не такой должна была быть твоя свадьба.

И не сейчас, согласилась Бану.

– Надо идти, – тихо ответила девушка, коснувшись руки отца.

Тот только крепче сжал объятия. Бану на миг показалось, что это вообще захват.

Склонившись к голове Бану, мужчина горячо признался, что ничего дороже ее в его жизни нет.

Жрецы освятили новоявленное супружество двух чужих, почти незнакомых людей прямо здесь, в военном лагере.

Если бы Бансабиру попросили описать новоявленного мужа, пожалуй, «никакой» было бы лучшей характеристикой. Роста среднего, ни блондин, ни брюнет, глаза почти бесцветные, широкий тупой подбородок безволен, когда говорит – мямлит. Ничего общего с дерзким и – нельзя отрицать – решительным Этером. Природа, очевидно, поделила от щедрот своих между братьями неравно.

В постели Нер представлял собой нечто столь же унылое: вскарабкался на Бану, попыхтел, быстро закончил, перевалился на спину и засопел.

Убедившись, что муж спит, Бансабира поднялась и вышла на воздух. Брак был консумирован – для подтверждения близкие родичи и приближенные могли находиться за дверью или – в данном случае – за пологом. Сейчас здесь сидели Сабир, Русса, Этер и, как ни странно, Гобрий с Гистаспом.

– Все в порядке? – обеспокоенно спросил тан.

– Разумеется, – непроницаемо ответила дочь. – Однако спать я предпочитаю в своем шатре. Не проводишь меня, брат? – перевела глаза.

– Да, конечно. – Русса удивился, но поднялся на ноги мгновенно, не задавая вопросов.

Этеру ситуация явно не нравилась. Бану это проигнорировала.

– Ты хотела о чем-то поговорить? – заботливо спросил мужчина, ведя сестру к шатру.

– Нет.

Русса не настаивал.

– Спи спокойно, сестра, – пожелал перед прощанием, поцеловал Бану в лоб и скрылся.

Бансабира переоделась в тунику и штаны, в которых спала всегда. Перетерпеть то, что вытворяли с ней не самые умелые руки, рот и член Нера, казалось не такой сложной задачей в постели, но сейчас, наедине с собой, Бану поняла, что к горлу подступает ком, а в глазах темнеет. Праматерь не лишена чувства юмора! И нет его страшнее, чем у Той-Что-Улыбается-Когда-Гибнут-Люди!

Бансабира вцепилась в ткань под горлом. Не помогло. Закусила большой палец, чтобы не выть, не ругаться, не проклинать весь свет, – все внутри переворачивало калеными щипцами. Нет, не потому, что еще не одну ночь ей придется провести с этим бесхребетным сопляком, который наивно верит, что сможет «понравиться ей так же, как она ему, и боги сделают их брак счастливым», но потому что сейчас – в эту самую минуту! – она немыслимо, до дрожи в запястьях, хотела Гора. Не Астароше, не Маатхаса даже, а Гора – ту грубую скотину, жестокое чудовище, которое навсегда осталось в ее памяти образцом неодолимой мужской силы.

Маатхас в ту пору не мог уснуть каждую вторую ночь. Особенно после случившейся свадьбы ходил сам не свой. Повсюду ловил голос Бану. Повсюду искал таншу глазами и находил. Но – ни разу не подошел без воинской надобности и не сказал ничего, кроме вежливого «Доброго дня». Только Русса изредка замечал в обычно смешливых глазах молодого тана отблески волчьей тоски, зависти и злости, а в сжатых до хруста кулаках – неудержимую дрожь.

Вскоре пришло письмо с поздравлениями от свекра. Ужас какой, чертыхнулась про себя Бану, разбирая велеречивые изыски Яфура, который, кажется, перед тем как диктовать этот бред писцу (ну не сам же он писал, право), объелся сахара на три года вперед.

Женщина отпустила прислужницу и теперь стояла перед зеркалом. Темно-красное с золотым узором платье ей шло. Высокая прическа добавляла роста, строгая осанка выдавала стать. В волосах боролись две масти – черный шелк и белесые седины.