Впервые это открытие случилось достаточно давно, ещё когда была война чеченская. А потом, когда была война грузинская, – подтвердилось. И, когда Крым случился, закрепилось.

Давно пора было всем нам запомнить это открытие, но мы всё никак не могли взять это на веру – и оттого всякий раз удивлялись. Неизменно удивлялись тому, что происходило в сфере культуры и медиа в эти пресловутые минувшие восемь донбасских лет.

В канун 2014 года я вёл колонки в восьми глянцевых журналах – и был отключён сразу от всех за позицию по Киеву и Донбассу. Но это мелочи, я ещё вышивать умею, выжил.

На Донбасс заехало за все эти годы войны с целью помочь восставшим русским людям считаное количество артистов и музыкантов.

Мы, между тем, приглашали многих. Не буду называть всех, но, например, я лично приглашал группу «Аквариум». Гребенщиков категорически отказался.

Зато сейчас группа всем составом выступила против войны. Но мы за тем же и звали эту группу в Донецк! Чтоб она остановила бомбёжки! Приглашение лично Александр Захарченко согласовал и визировал. Но те бомбёжки были кого надо бомбёжки.

В Донецком художественном театре, помню, не было в 2014 году режиссёра. Руководители попросили меня помочь в поиске дельного постановщика. И я пригласил своего знакомого режиссёра на эту должность. Он, кажется, всерьёз раздумывал и был уже готов согласиться, но его сын, знаменитый российский артист, сказал: «Отец, если ты поедешь туда работать, моя профессиональная карьера здесь, в России, закончится. Мне больше не дадут ни одной роли».

И режиссёр не поехал. Потому что сын его – не обманывал.

Мне не раз и не два говорили молодые российские актёры и актрисы: «Захар, я хотел бы приехать к вам в Донецк, но главреж, худрук и директор моего театра сразу сказали мне: “Пиши заявление об увольнении – и вали”».

В 2015 году я подготовил антологию стихов о донбасской трагедии. Получилась яркая книга – почти все поэты имели всероссийского значения имена, – но странным образом в её публикации отказали все ведущие российские издательства. Неприлично было такие книги выпускать.

Затем мы сделали спектакль донбасской поэзии, но нас не пустили ни в один московский театр.

Этот список нелепых поражений слишком длинен, чтоб его приводить целиком; тем более, покажется, что здесь кто-то сводит счёты.

Нет. Я не свожу счёты. Я хвалюсь.

У меня прекратились переводы на иностранные языки, потому что даже российские агенты не решались работать со мной на мировом рынке.

Я, как и большинство литераторов, поддержавших Донбасс, вылетел изо всех премиальных процессов; а однажды, забравшись зачем-то на сайт «Журнального зала», захохотал в голос – обнаружив, что ни один толстый литературный журнал за минувшие восемь лет не упомянул даже имени моего. А это 20 журнальных редакций!

Я для них умер в 2014 году.

Нет, это прекрасно, подумал я.

Мог бы гордиться этим концентрированным невниманием; но мне, в сущности, всё равно.

Зато мне не всё равно, когда Юнна Мориц, большой русский поэт, говорит, что не может издать свои новые книги. Почему? Потому что она в своей собственной стране, где действует множество издательств, для этих издательств – персона нон грата.

Мне не всё равно, когда великий русский поэт Юрий Кублановский спокойно сообщает, что он с 2014 года загнан либералами – по той же причине – в «патриотическое гетто».

Мне не всё равно, когда на крупнейших музыкальных радиостанциях из года в год гоняют по кругу тех, кому со времён «аннексии» Крыма невыносимо стыдно, а все мои товарищи, что приезжали с концертами на Донбасс, признаю́тся, что в их отношении действуют теневые баны – радийные, сетевые, фестивальные.