Сегодня США как крупнейший импортер нефти и единственная сверхдержава, по сути, монополизировали право – в сфере геополитики топлива – конвертировать геополитику пространств в геополитику потоков, геостратегию в геоэкономику и наоборот. Двенадцать лет назад цивилизованный мир был разгневан, когда Ирак пытался, поглотив Кувейт и объединив кувейтские квоты со своими, построить своего рода нефтяную империю. Но цивилизованный мир в 2003 году принял как данность, что США превратили Ирак с его нефтеносными полями в свою «подмандатную территорию», сами себе выписав на него мандат. Этот цивилизованный мир – мир потребителей топлива – заинтересованно ждал расконсервирования иракских залежей и падения цен на нефть, что вполне отвечало бы его, этого мира, представлениям о должном геоэкономическом порядке. Мы можем принимать или отвергать аргументы вроде того, что США вправе не зависеть в плане своей топливной или сырьевой безопасности от государств с диктаторскими режимами или со средневековыми порядками. Но нам трудно представить себе мир, где бы экспортер топлива устанавливал военный контроль над регионами проживания его потребителей, сменял там неугодные ему режимы и диктовал оптимальные для своей геоэкономики политические условия тамошним обществам. Позиция потребителя нефти и газа в нашем мире геостратегически властна или нейтральна, но позиция их производителя-экспортера в этом мире – геостратегически нейтральна или проигрышна, ущемлена.

В этом мире экспортер топлива по существу не имеет права использовать услуги, оказываемые им импортеру, как средство давления на того в случае возникновения между ними геостратегического спора (во время конфликта с ЕС по вопросу транспортных связей с Калининградом, своим анклавом, Россия была не властна «прищемить» европейцев их зависимостью от российского газа). Более того, геостратегически «кастрированный» экспортер легко оказывается геоэкономически беспомощным даже перед аппетитами суверенного владельца территорий, через которые проходят транзитом нефте– и газопроводы (вспомним историю с неоплаченными откачками российского газа в Украине). Геостратегия, контроль над территориями как средство решения геоэкономических задач – оружие, отнятое у производителя и экспортера топлива, но при этом сплошь и рядом используемое против него потребителями его товара для удовлетворения своих запросов на своих же условиях.

Отсюда вполне понятна и мимоходом отмечаемая в книге «Долгосрочные перспективы российской нефти» миросистемная функция «исламского террора». Ведь этот террор, осуществляемый политически и религиозно мотивированными уроженцами сырьевого Юга, создавая кумулятивный эффект пугающей мировой нестабильности, повышает относительную дефицитность топлива по сравнению с дефицитностью мировых денег, то есть, как ни парадоксально, делает мир более справедливым в глазах соответствующих «южных» обществ. И потому, сколь бы это ни отрицали те или иные «здравомыслящие» исламские авторитеты, геотеррор оказывается полноценным и оправданным оружием крупнейшего на Земле топливно-сырьевого сообщества в борьбе за перетягивание геоэкономического «одеяла». Он противодействует геостратегии как оружию импортеров топлива, олицетворяемых монополизирующей геостратегию единственной сверхдержавой. Н. Хомский как-то верно заметил, что реальная цена ближневосточной нефти должна складываться из рыночной цены плюс ближневосточные расходы Пентагона, обеспечивающего потребителям нефти примерно 30-процентную скидку [Хомский 2001: 45]. В рамках геополитики топлива геотеррор как фактор повышения цен компенсирует сырьевые общества за геостратегическую обездоленность, ущербность, за превращение геостратегии в инструмент удешевления их ресурсов.