– Некуда здесь сено возить, хоть и из города, – Дастин свернул карту и сунул под куртку. – Ладно, присматривайте за подводой. Если что, дайте знать.

Прихватив яблоко, начальник убежал вперёд.

***

Пока Волошек правил лошадьми да присматривал за подозрительной подводой, Жирмята перезнакомился со всем отрядом и теперь вполголоса делился с другом первыми впечатлениями.

– Что-то нечисто с этим конвоем, – заявил он.

К мнительности товарища Волошек всегда относился серьёзно. Она, мнительность, не раз спасала их шкуры от преждевременной кройки. Но сейчас он не видел причин для волнения. Конвой как конвой.

– Да ты посмотри на них, – убеждал Жирмята. – Это же настоящий сброд. Зачем Тург нанял ханыг, если желал доставить груз в сохранности? Да они высосут всё его чудесное пиво при первой возможности.

– Мы с тобой что, тоже ханыги?

– Мы нет, – нисколько не смутился Жирмята. – Но мы не местные, что с точки зрения нанимателя тот же сброд. Да и не только мы. Вон здоровяк, его зовут Сейтсман, он из варягов. Отстал от корабля и не просыхал потом целый месяц, пока не подвернулась работа. А вон два пустоголовых братца из Чернигова, Борис и Глеб. Знаешь, чем они прославились?

– Ну?

– Служили телохранителями при Черниговском князе и по собственной тупости дали его убить на охоте. То есть не подумали, что любимый племянник умышлять против князя станет. Вот и не прикрыли вовремя от стрелы. Это ж надо – родственников не подозревать?

– А остальные?

– Андал, тот, что ворчит всё время, гопник с Борщаговки. Петля по нему скучает давно, да всё не найдут они друг друга. А тот, в чёрном плаще, что сидит рядом с Сейтсманом, он колдун. Назвался Априкорном, но, думаю, не настоящее это имя. Они, колдуны, скрытные до жути, а насчёт имён особенно.

– И что, ханыга?

– Не думаю, – качнул головой Жирмята. – Серьёзный парень. Но никто про него ничего не знает. Откуда он, давно ли в Киеве, и что делал раньше? Вот так взять колдуна с улицы? Не понимаю.

– Тург не показался мне дураком, – заметил Волошек.

– Тург не дурак, – согласился товарищ. – И это в особенности настораживает.

***

Ночевали возле небольшой берёзовой рощицы. Развели костёр, казан водрузили, сели вокруг. В ожидании ужина знакомились понемногу – не все как Жирмята успели это днём сделать.

– А ты, толстобрюхий, ты-то чего в дело полез? – взялся Андал за монаха. – Сидел бы в Лавре своей, в катакомбах, и в ус не дул. Чем плохо? Харч казённый, работы только что молитвы читать. Князь вам сколько мужичья отписал, считать устанешь…

– Грехи заедают, сынок, – смиренно ответил Роман. – Грехи. И в пещерах от них не укроешься, и не всякий грех постом или молитвой упорной искупить можно. – Монах вздохнул и повторил: – Не всякий.

– Ха! Тоже мне, грешник. Да тут любой, кого ни возьми, перегрешит тебя на раз. За один день годовой твой зачин выберет.

– Не скажи, сынок. Коли не знаешь, не говори. Грехами не хвастают. Не меряются.

Черниговские братья, отряжённые в кашевары, разложили по мискам дымящееся варево. Дожидаясь, пока каша немного остынет, наёмники ковырялись в ней ложками.

– В Альмагарде монахов не жалуют, – заметил вскользь Эмельт, до сих пор, казалось, совсем не интересующийся болтовнёй.

– А я и не жалиться туда направляюсь, – возразил Роман.

Что-то в его фразе насторожило наёмников. Всех опередил Рыжий:

– А зачем? Зачем тебе в Альмагард?

– Пиво сопровождаю, – буркнул тот.

Монаху никто не поверил. Разговор вновь умолк.

Хельмут достал матовый кристалл и приложил к уху.

– Вот, пожалуйста, – шепнул Жирмята товарищу. – Откуда у такого пропойцы Слухач?

– Мало ли, – пожал тот плечами.