Заросший черной щетиной, физрук Сергей Гаврилович (кличка – Гориллович) хрипло орёт в громкоговоритель названия упражнений. Четыре отряда (малыши из пятого приседают на площадке перед корпусом) делают вид, что пытаются повторить за пузатым любителем водки и голоногих нимфеток какие-то движения.

Гаврилович даёт разминку бегунов. Зарядка – вся из махов и упражнений для растяжки ног. Сказывается непропойное прошлое физрука – как-никак мастер спорта по легкой атлетике.

Зарядка может быть короткой – если у Гавриловича болит голова после вчерашнего – или невыносимо долгой. Так происходит, если Гориллович вспоминает, что «сорок пять – не фунт изюму» и что «возраст, клятый, берет своё, а ещё так хочется нравиться стройненьким девочонкам из первого отряда».

Перед каждым отрядом стоит пионервожатый и, оглядываясь на физрука, показывает следующее упражнение. Сегодня Гаврилович укладывается в пятнадцать минут. Звучит: «Здоровье в порядке?». Нестройное блеяние: «Спасибо зарядке!» в ответ. Cтайки говорливых пионеров расходятся по дорожкам к одноэтажным корпусам.

Алексей Рыжов

Нарисованная «Поморином» на щеке буква «А» подсохла и стягивает кожу. Приоткрыв глаза, Алёша видит ухмыляющуюся рожу братца. Рядом с ним ещё двое. Стоят у кровати и, посмеиваясь, ждут пробуждения

«Хоть бы ночью намазали, гады! Я бы почувствовал, смыл. Заразы. Специально намазали попозже, чтобы вся палата увидела и посмеялась!», – думает Алеша, не открывая глаз.

Жмурки длятся минут пять. Алексей притворяется, что спит. Андрей с друзьями ожидает, пока брат откроет глаза.

Ситуацию разрешает Вик Вик. Воспитатель с рычанием врывается в палату:

– Почему спим, первая палата?! Для кого была команда «на зарядку»?

Не говоря ни слова, мальчишки тянутся к выходу.

– Кто раскрасил Рыжова?

Ухмылки на лицах – и, по-прежнему, тишина.

– Я спрашиваю: Кто? Намазал. Рыжова!!!

– Не знаем, Виктор Викторович, – не выдерживают самые трусливые

– Ладно, на тихом часе поговорим. Пошли на зарядку. Рыжов, иди, смой пасту – на идиота похож.

Прижав к щеке полотенце, шаркая вьетнамками, мчусь к умывальнику.

Крытый шифером прямоугольник пуст – все уже на зарядке. Захожу вовнутрь и, сидя на корточках, тру щеку. На ней горит, не желая смываться, буква. К горлу подступает ком. Деревянная решетка под ногами постукивает каждый раз, когда я склоняюсь над краном.

Даже в умывальнике слышно, как Гориллович орёт: «Здоровье в порядке?». Надо идти в отряд, застилать постель, одеваться и смотреть в глаза тех, кого ненавидишь.

Две недели назад

«Никогда не нравилось ездить в лагерь. Не давал бы маме таксопарк каждый год бесплатные путёвки, поехали бы к бабушке. Теперь страдать три недели» – верчу головой, рассматриваю окрестности таксопарка.

Холодное утро. Ночью шёл дождь. Рядом с нами ветер гонит рябь по здоровенной луже. Невдалеке висят на родителях малыши – их отправляют в младшие отряды. В стороне замечаю знакомое лицо – Борька!

В прошлом году мы две смены оттрубили вместе, сдружились. Попрошу в автобусе, чтобы посадили рядом.

Долго стоим, ожидая колонну. Солнце уже высоко, но его скрывают тучи. На площади – многоликая толпа. Ревут малыши, гудят отцы, строгие мамы и бабушки раздают последние наставления детям и внукам.

Мама, устав говорить, молча сжимает мою руку. Андрей давно стоит в стороне – болтает со знакомыми девчонками.

Издалека слышен рёв моторов. На площадь выползают темно-вишнёвые мастодонты. – Ура! Дали «Икарусы»! – и мы, и родители улыбаемся

В прошлом году нас везли на старых, как мир, «ЛАЗах». Потом полдня кружились головы пионеров от выхлопных газов и тряской дороги. Кого-то из малышей даже стошнило.