Я принимаю ваше исходное основание о том, что психика человека, анализом которой мы сейчас занимаемся, есть результат деятельности человека в самом широком смысле. Давайте не будем говорить об этом, нам всем это хорошо известно. Но это не есть объяснение явления психического отражения, его становления в природе, то есть онтологической сущности порождения психического отражения. Поэтому объект моего рассуждения – природные основания возможности порождения, образования явления психического отражения.

Ф.М. – А это истинный марксистский подход, исторический подход марксизма.

А.М. – Но это не важно.

А.А. – Правильно, это не марксизм, потому что Аршак предлагает особый способ формирования психики, где человеческая история выступает потом, после того, как уже сформировалось явление психического отражения в мире.

A. М. – Марксизм предлагает детерминизм через причинноследственную связь явлений.

B. Д. – Я считаю, что Маркс как раз и переходит на совершенно новый тип детерминации – детерминации целевой. Если в формировавшейся конкретной психике человека есть целевая детерминация, то что послужило основанием для возникновения самой целевой детерминации?

A. М. – Да, то есть где начало самой цели…

B. Д. – Но тогда это утверждение опасно – оно приводит к мистической казуальности. Если природа – проматерия, то дух – целеполагание. И неизвестно, что с этим делать[4]. Хотите вы этого или не хотите, но психология попала в этот капкан.

A. М. – В понятии цели выражена характерная особенность человеческого способа мышления. Когда я пытался объяснить, что, говоря о психике, всегда присутствует человеческий фактор, я имел в виду пример целевой детерминации человека, имеющего целевое начало – направленность, особенность его собственного движения. Поэтому всему приписывают целевую направленность.

B. Д. – А, может быть, так и надо?

A. М. – Но не для понимания основ психического отражения. Вот это очеловечивание, я считаю, является выражением глубокого эмпиризма, человеческой сущности мышления.

B. Д. – Правильно! Я согласен. Это легко можно обнаружить, например, у аборигенов.

A. М. – Поэтому я и начал с того, что нам необходимо освободиться от этого глубокого эмпиризма, чтобы можно было понять спонтанное образование в природе отражательных систем и явления отражения. Это и будет другим онтологическим основанием психического.

B. Д. – Согласен, правильно!

A. М. – Прошу учесть, именно в этом смысле я и говорил, что все рассуждения человека о психике всегда имеют в виду человеческую психику или психику животных, а не те основания, принципы, закономерности природы, благодаря которым стало возможным возникновение самого явления психического отражения. В этом случае глубокий эмпиризм, как я понимаю, есть основа для образования представления о психическом как явлении, имеющем действенно-историческое развитие, потому что сущность человека в мире в его действенности и цели.

B. Д. – Обычно забывают, что для Гегеля самополагание цели возможно лишь в действии. Не при помощи действия, а сама цель находится в реальном преобразовании. Тогда и возникает вопрос, о котором постоянно спорит Брушлинский с Ильенковым.

Что вперед? Цель для действия или действие для достижения цели?

A. М. – Мне кажется, они оба спорят, исходя из человеческой точки зрения, сравнивая понятия. Помните, Василий Васильевич, я давал вам мою статью о теории деятельности, где показывается, что истинную деятельность понимали Аристотель и Гегель, выдвигая понятие действенности – деятельности – энтелехии. Теперь я ставлю вопрос так: почему человек-ученый должен думать о психике, исходя из непосредственных данных, которые образовались у него благодаря собственной психике, или из его понятия о психике. Мне кажется, что такой подход, такая позиция и дает возможность другого способа «тыкания», о котором мы говорили выше.