«Чтобы остановить развившееся движение, есть лишь одно средство: окунуть руки по локоть в кровь, – сказал я, – но в настоящую минуту я не вижу для этого ни возможностей, ни охотников».

В дальнейшем охотники лить кровь в братоубийственной войне нашлись, и потоки крови были пролиты, но остановить Революцию они не могли.

Утром 3 марта я пришел в Таврический дворец. В Военной комиссии меня встретил полковник Якубович[48], один из привлеченных мною офицеров Генерального штаба для упорядочения работы в комиссии. От него я узнал об отречении Николая Второго от престола, о сформировании нового «Временного правительства»[49] с кн. Львовым[50] во главе, о том, что военным министром назначается А. И. Гучков.

В этот день, как и в течение нескольких последующих дней, Государственная дума оставалась тем центром, к которому были обращены все взоры и надежды большинства населения всей России.

Об этом свидетельствуют те бесчисленные приветственные телеграммы, адреса и депутации, которые приходили не только из организаций с преобладанием буржуазного элемента, как городские думы, земства, приходы, но и от рабочих крупнейших фабрик, заводов и копей. Если рабочие заводов Петроградского района шли в Таврический дворец потому, что там заседал их орган, с которым они поддерживали связь с первых дней революции, – Совет рабочих депутатов, то приветствия из провинции шли сплошь на имя Государственной думы и ее председателя. И. В. Сталин в своих статьях в 1917 году отмечает инертность провинции, в каковой первое время после революции нашло опору Временное правительство. В первые дни марта эта инертность по отношению к революции проявлялась в приветствиях по адресу того органа, который, не являясь революционным по существу, силою обстоятельств вынужден был возглавить революцию на ее первых шагах – по адресу Государственной думы. Говорить нечего, что такие настроения продержались очень недолго. Авторитет Думы не только в столице, но и в провинции угасал на наших глазах с каждым днем, в то время как в удвоенной пропорции росло влияние Совета рабочих депутатов. С утратой авторитета Государственной думой все больше и больше сторонилось ее и Временное правительство, которое вышло из ее же рядов.

Кроме председателя Совета министров князя Львова, все остальные министры являлись политическими деятелями, членами парламента.

Львов был очень популярным земцем (зачеркнуто: деятелем. – Прим. сост.), но отнюдь не активным политическим деятелем, а скорее хозяйственником. Может быть, это и являлось причиной выдвижения его на ответственный пост главы правительства в момент, когда война подорвала производительные силы страны (зачеркнуто: мира. – Прим. сост.).

Все члены Совета министров, конечно, сознавали, что буржуазная Дума должна быстро потерять значение в стране, охваченной революцией, а потому заблаговременно отгораживались от нее, считая себя ответственными лишь перед предстоящим Учредительным собранием.

Временное правительство сформировалось не без трений.

П. Н. Милюков[51], которому был предложен портфель министра иностранных дел, и Гучков, будущий военный министр, в первый же день сформирования Временного правительства стали отказываться от вхождения в состав его.

Милюков отказывался из принципиальных соображений. По складу своего характера и мышления он был непреклонный доктринер. Упрямый приверженец конституционной монархии, он не допускал создания правительства иначе как по передоверию власти министерству главой страны – монархом. Милюков точно не хотел считаться с тем, что в стране революция и что в ходе ее может оказаться невозможным придерживаться тех форм правительственной структуры, которые пригодны в мирном течении жизни страны.