Один из охранников выставил мощный кулак, целя в грудь, однако разухабистый мичман вовремя взял кисть на излом. Противник как поросёнок тонко хрюкнул от боли и беспомощно рухнул на колени. Тем временем другой подкрался сбоку и совершенно неожиданно ударил кастетом.

Раздался противный чавкающий звук. Моряк упал, как подкошенный, а сцена вздрогнула так, словно началось землетрясение.

Дирижёр оркестра, как видно, попался с юмором. Его палочка призывно взмахнула в полумраке, и оркестр, мгновенно сориентировавшись, вновь заиграл умиротворяющую мелодию.

Охранники поволокли мичмана прочь, его голова болталась в такт тяжёлым шагам тащивших его вышибал, а из-за столика у сцены поднялась тень Риты. Он с трудом приподнял голову, она увидела его густо измазанное кровью лицо и испуганно прикрыла рот ладонями.

Скотт едва заметно шевельнул губами.

– Вот он, «тунец», ты только что видел, как ему выбили зубы.

– Хм, а зачем ему выбили зубы?

– Какая драка без выбитых зубов! А у него должна быть репутация задиры и драчуна, верно?

Горин с чувством поднял большой палец вверх, однако со стороны казалось, что он выразил одобрение работе секьюрити клуба, а вовсе не словам собеседника, который тем временем с блуждающей улыбкой на устах сделал малюсенький глоток из своего стакана с виски.

4

Маслов в форме, но без фуражки вышел из серого унылого здания. Во дворе стояли и лениво курили два патрульных полицейских. Рядом с ними сидела служебная собака – матёрая восточноевропейская овчарка с рыжими подпалинами, чёрной мордой и налитыми кровью глазами.

Увидев его, – небритого, помятого, – полицейские, как бы невзначай отпустили овчарку, решив, как видно, немного развлечься после нудного ночного дежурства. Он небрежно кивнул им и хотел пройти мимо, однако в следующий миг грозный пёс с недовольным урчанием преградил дорогу.

Моряк сел на корточки и улыбнулся беззубым ртом.

– Фто, бфатишка, фак слуфба?

Собака испытующе посмотрела на него и вдруг по-щенячьи завиляла хвостом, как будто забыла, что давно стала взрослой. Он погладил её по холке, она присела рядом, и он достал из врезного кармана форменной тужурки плоское печенье, упакованное в плотную обёртку, – всё, что осталось от богато накрытого стола в ночном клубе.

– У меня фля фебя кое-фто есфть.

Овчарка заинтересованно шевельнула влажным носом. Он разорвал обёртку, вынул печенье, его половинка мгновенно исчезла в пасти, а чуткий нос потянулся ко второй половине, однако он вовремя кинул её себе в рот.

– Не, ёлы-фалы, дафай по-бфатски!

Она, взвизгнув, умилительно переступила лапами, как видно, не желая делиться.

– Ах, Саша, – вдруг укоризненно сказал за спиной бархатный женский голос, – не стыдно обижать собаку?

Он резко обернулся, увидел Маргариту, – красивую, стройную, в светлом плаще, – резко выпрямился и недовольно нахмурился. Она подошла к нему и протянула морскую фуражку.

Губы замечательной девушки тронула сердечная улыбка.

– Вот, возьмите, вы в ночном клубе забыли.

Он, демонстративно чавкая печеньем, выдернул фуражку из её рук.

– Шли бы вы, дефушка! Я фнаю, что вы всё подстфоили. Запфет замфолита обошли, на откфытие памяфника мефя фекомендовали, в нофной клуб фавели, там до кифения дофели, сейфас из полифии выфволили…

– Да, вызволила. Вас в полиции догола раздели и, раздвинув ягодицы, в задницу заглядывали, готовясь отправить в изолятор с клеймом хулигана. Вы этого хотели?

Мичман недобро поджал губы.

– Чефо вы ко мне пфифепились?

Она пристально смотрела на него и упорно молчала. Он холодно смерил её презрительным взглядом, повернулся и пошёл прочь, – вне всякого сомнения, своими дурацкими загадками она ему смертельно надоела.