Отец Василий запомнил те свои ощущения до мельчайших подробностей. Сначала он почему-то обиделся на пацанов, и здорово обиделся. Но было это все как-то странно. В то время как одна его часть обижалась, вторая наблюдала за всем происходящим и удивлялась – чего это, мол, со мной?! А потом его начало морозить. Холод был такой мерзкий, такой пронизывающий, словно его посадили задницей на лед. Его начало колотить, а затем что-то произошло, и он внезапно увидел над собой озабоченное лицо Супрунюка. Тот по-тараканьи шевелил густыми прокуренными усами и что-то говорил, но слов Михаил не слышал.

Когда парни доставили его в госпиталь МВД, кровопотеря была критической. Не было ничего «такого», ни видений, ни ощущения отделения от тела, но жуткий замогильный холод преследовал его во снах еще с полгода, и это было по-настоящему страшно. Каждый раз Михаил просыпался и кидался отжиматься от пола, изгоняя остатки сна, а потом брел на кухню хлебать горячий чай. И теперь, спустя девять долгих, наполненных событиями лет, все словно повернулось вспять. Господи! Как он этого не хотел!

В этот раз отец Василий добирался домой невообразимо долго, минут сорок. С ним приветливо здоровались, спрашивали, как дела, и он что-то отвечал и шел дальше, изредка останавливаясь, чтобы передохнуть.

«Они точно инструмент не дезинфицировали!» – с неприязнью подумал он о Тихоне и Пекаре, хотя осуждать их было как бы и не за что. Ведь никто его живым отпускать не собирался.

Солнце уже совсем опустилось в желтое марево за сопкой, и наступили сумерки. Но решающие пятьсот метров до дома он преодолел с колоссальным трудом, мечтая лишь о том, как ляжет в постель, вожмется в теплое, мягкое тело любимой супруги и уснет. И последней его мыслью перед тем, как он увидел свой показавшийся из-за штабеля досок двор, было: «Зря я в больницу лечь не согласился… Как бы мне теперь на неделю не свалиться!»

Отец Василий прошел еще несколько метров и остолбенел: во дворе, прямо за цистерной с водой, стояли два джипа. Он взмок так, что подрясник прилип к спине.

В любой другой день он бы только обрадовался. Это могли приехать и глава администрации района, и кто-нибудь из депутатов, но сегодня с джипами у него ассоциировались только бегство, предательство, боль и безбожие.

Священник стремительно метнулся к цистерне, присел и прислушался.

– Муха, глянь здесь, – тихо распорядился властный, глуховатый голос.

«Ольга!!!» – еще сильнее взмок отец Василий.

Он выглянул из-за цистерны, отметил взглядом троих человек у штабеля досок, быстро переместился к джипу, присел у колеса, снова выглянул, отметил еще двоих, нырнувших в баньку, переместился к стопке шифера, убедился, что никто в его сторону не смотрит, и нырнул в окошко цокольного этажа.

Он упал прямо на тюки со стекловатой, спрыгнул на пол и помчался вверх по лестнице, на кухню.

«Ольга! – стучало в его голове. – Лишь бы они еще не заметили Ольгу!»

Кухня была пуста.

Он кинулся в гостиную – пусто!

Он пробежал к сушилке, ворвался в спальню – пусто!!

Он кинулся в зал – пусто!!!

Это могло означать что угодно. Что Ольги просто нет дома, хотя куда она пойдет, зная, что вот-вот он вернется из храма?! Ольга могла заглянуть в курятник… и – самое страшное – Ольга могла уже оказаться у них в руках.

«Спокойно! – приказал он себе. – Сначала телефон!»

Он кинулся к телефону, схватил трубку, но гудков не было – трубка молчала.

«Обрезали», – обреченно кивнул он головой, опять пожалев, что сэкономил и не взял сразу сотовый, как это делают все нормальные священники.

«Значит, на задний двор!» – решил он и еще раз выглянул в окно, чтобы еще раз убедиться, что Ольгу никто из бандитов не схватил.