***

– Можно я сяду?

Я посмотрел на Марка и нехотя убрал с соседнего сиденья сумку. Многозначительно осмотрел полупустой автобус, по которому шумно рассаживались остальные. Марк намек понял, виновато пожал плечами, но не ушел.

– Не хочу случайной компании, – сказал он. Я не сразу его понял, но все же дошло. Новичок, которого я уже про себя называл Рум, сидел возле водителя полубоком ко всем, возился, вытягивал ноги и разминал шею. Его капюшон съехал, обнажив лысый затылок.

– Садись.

Марк втиснулся в кресло, подтянул полы куртки под себя, стараясь не причинять больших неудобств, но все равно мешал своей возней. Его сумка никак не хотела влезать под сиденье.

– В проход поставь, – посоветовал я. – Все равно никто уже ходить не будет. Чего ты ее не оставил?

Марк что-то сказал о необходимых в дороге вещах и страхе, что автобус перевернется и он останется без всего. На последней фразе я перестал его слушать.

Мы тронулись через минуту. За окнами лениво поплыл желтый город. Кирпичная коробка школы все никак не хотела скрываться из виду. На поворотах то дело мелькала вдалеке то красная крыша, то неровные прутья забора, то высаженные вдоль ограды ровным строем желтые тополя. А потом понеслись мимо одетые в пеструю рекламу пятиэтажки, строгие светофоры, пустые парки, поблескивающие пятнами широких луж. С моста был виден весь район. Даже далекая телевизионная вышка, крыши дач вокруг нее и насыпь железной дороги за голым лесом. Там скользили, разрезая прохладный воздух гудками зеленые электрички.

Шум голосов, пакетов и застежек-молний постепенно стихал. Каждый создал себе уют на своем месте, обсудил с соседом все прелести поездки десятком фраз и стал медленно проваливаться в дрему, причиной которой был ранний подъем, торопливые сборы и размеренное покачивание автобуса.

За окнами потянулись поля, голые деревья, столбы с обвисшими проводами. Автобус наполнился умиротворенной тишиной.

– На электричке было бы быстрее, – тихо сказал Марк. Он смотрел в мое окно на далекий след скользящего параллельно нам поезда. – Но прямого сообщения больше нет. Говорят, что и ветка до Пустого города теперь заброшена. Просто насыпь и ржавые рельсы.

Я молча принял к сведению. Сделал вид, что засыпаю, уткнувшись виском в холодное стекло.

– Ты там был? – спросил он.

Я мотнул головой.

– А я был.

Я недоверчиво усмехнулся. Пожалуй, так говорил каждый второй. Вот только классе в третьем пыжась перед приятелями своими достижениями в короткой еще жизни. Я так однажды наврал, что видел океан, а потом долго искал и запоминал его фотографии из Паутины, чтобы не проколоться. Как любил повторять через страницу Эжен Франц – лучшая ложь та, в которую сам искренне веришь. Сейчас мне даже начинало казаться, что я помню себя семилетнего на берегу океана и почти ощущаю, как шевелит волосы морской соленый ветер.

– Серьезно? – сказал я. – Еще скажи, что бываешь там каждые выходные.

Марк торопливо замотал головой.

– Нет, один раз только. Еще до школы. Мой папа наладчик оборудования на сейсмических станциях, знаешь есть такие на юге и на севере. Издалека выглядят круто, а внутри холод, мусор и провода. Он однажды взял меня с собой на очередной плановый обход. До Пустого города там километров десять, и я разглядывал его в бинокль, пока они с бригадой возились на башне. Мне то и дело хотелось выбраться за ограду и добежать до него через поле, чтобы хвастать потом, где я был и что видел, может даже захватить себе сувенир какой-нибудь. Но, знаешь, я не мог даже пошевелиться. Думаешь, дело в проволочных заборах вокруг города. Да, они там тоже есть, но пролезть – не проблема. Просто он неприятный и страшный. Даже кажется, что он парализует тебя взглядом. Всматриваешься в эти пустые окна и постоянно кажется, что вот-вот в одном из них увидишь что-то жуткое, – Марк усмехнулся. – Но это мне все казалось, конечно. Я же маленький был. Потом долго сны снились страшные. До сих пор снятся. Обычно снится метеостанция в поле. Я с биноклем лежу на ее вершине, чувствуя животом холодный металл и разглядывал в бинокль горизонт. Но города там нет. Я долго вглядываюсь, пытаясь найти хоть какие-то следы, но не нет и их. И тогда я срываюсь с места и бегу по промерзшей земле. Горизонт впереди остается чистым, а башня метеостанции все удаляется, превращаясь сначала в черточку, а затем в точку на фоне неба. А я все бегу и бегу, пока наконец не остановлюсь. И понимаю, что город тут, неподалеку, затаился за линией горизонта. Он просто заманивает меня, уводит все дальше от безопасной башни. И вот тогда становится действительно жутко. Ощущение присутствия… Хотя, чего я рассказываю. Кошмары бывают у всех. Зато с тех пор вот, – он показал толстую тетрадь, ощетинившуюся закладками, раздувшуюся от газетных вырезок и вклеенных фотографий. – Здесь все, что можно было узнать о Пустом городе.