Я отодвинул от себя полупустую тарелку – бекон оказался недожарен – и покачал головой.

– Симбиоза не будет, Гэм. Такое партнерство должно строиться на доверии как минимум.

– На что это вы намекаете? – удивленно спросила она и потянулась к кофе.

– На что, что вы мне врете, – я подался вперед, чтобы не смущать посетителей маленького кафе обрывками нашего странного разговора. – В пропавшей в Пустом городе группы не было никого с именем Гэм.

Субботний школьный двор никогда не видел столько посетителей. Вместо праздных голубей тут бродили мы. Точнее, бродили другие. Я сросся с каменной ступенькой, нагретой солнцем, и разглядывал автобус, приветливо раскрывший багажное отделение. Рюкзаки, сумки и просто пакеты лежали на асфальте и на жухлой траве. Ждали водителя.

Кто-то бродил по узкому бордюру, пошатываясь на каждом шаге. Кто-то копался в телефонах. Другие сидели на сумках и наблюдали, прищурившись, как наползает на солнце темная масса луны. И довольно редкое событие, так впечатлявшее великих королей древности, проходило почти незамеченным, словно и не затмение вовсе, а так – банальность вроде радуги после дождя.

В утренних лучах поблескивала роса на нападавших на ночь листьях и рыжие пряди Марго, упирающейся спиной в дверку автобуса и прикрывшей глаза. На мгновение свет померк и надо мной скользнула тень. Рядом опустился парень в очках в круглой толстой оправе. Он надул пухлые щеки и кивнул на мой невзрачный и тощий на фоне набитых сумок рюкзак, но ничего не сказал. Видимо переводил дух. Я пытался вспомнить его имя, но не получалось. Он перевелся в класс из какой-то другой школы незадолго до того, как ушел я. Парнишка громко сопел и никак не мог уютно разместиться на размытой дождями и изъеденной временем ступеньке, из которой торчала крупная речная галька.

– Это ненастоящее затмение, – наконец сказал он. – Луна пройдет вскользь и совсем темно не станет.

Я угрюмо согласился. Хоть кто-то заметил, что темнеет не просто так.

– Хотите посмотреть? – парень вытащил из кармана кусок засвеченной фотопленки. – Только сложите вдвое, а то глаза болеть будут.

– Нет, не хочу.

Я откинулся на ребристые перила и закрыл глаза. Звуки смеющихся людей, шагов, шорох крыльев потревоженных голубей сливались в какофонию – дополнению к постепенно угасающему оранжевому свету, сочившемуся сквозь веки. Только голос собеседника выдавался из этого фона назойливым, но почему-то не раздражающим басом.

– А вы Никита Ломакин, да? Я вас помню. Мы недолго вместе учились.

Я усмехнулся и приоткрыл один глаз. Мой собеседник прижимал сумку к животу, словно на нее кто-то покушался и смотрел вдаль. Из-под коротких штанин синих брюк со стрелками выглядывали забавные желто-красные носки.

– Ты почему меня на вы называешь? – спросил я. Это и правда казалось очень странным и неуместным.

– Привычка. Мама говорила всегда что это правильно – малознакомого человека называть на вы. Иногда кажется, что это глупо, но привычка есть привычка.

– Она, наверное, учитель этики, – сказал я.

– Библиотекарь, – он протянул мне пухлые пальцы. – Кстати, я Марк.

Видимо Самойлов. Список я помнил почти наизусть.

– Приятно познакомиться, Марк и будь здоров, – я пожал его теплую руку и поднявшись отряхнул штанины. Во дворе собрались почти все из списка Дмитрия Александровича. Даже водитель уже дымил у дверей и деловито руководил загрузкой рюкзаков. Не хватало только самого Дмитрия Александровича. И Саши Калугиной тоже очень не хватало. Однажды я заметил, что только ее опоздания куда-либо меня абсолютно не раздражают. Опоздания других – категорически. И даже само слово было не особо приятным. Но в отличие от меня самого, всегда ухитрявшегося прибыть на полчаса раньше назначенного времени, Саша следовала совершенно обратной привычке и заставляла всех ждать, даже если в этом не было особой потребности.