А Попов первый не унимался:

– Ну, тебя, наверно, интересует: а что Савушкин, мой главный начальник, председатель комитетский? Так вот: и он нас тоже поддерживает. Да точно тебе говорю! Он поддерживает, но не хочет светиться, сукин сын! Ваши гэбэшные штучки. Но разрешил как-нибудь тебе так, осторожно намекнуть, что он не будет сердиться, если ты нам поможешь.

«Хорош намек, тонкий такой», – подумал Софрончук, но вслух ничего не сказал.

– Понял, да? И теперь ты про Генерального спросишь? Так вот. Ему мы, конечно, доложим. Но когда? Только когда вся информация будет собрана и все это поганое дело распутано. Сам понимаешь, к Генеральному с полуфабрикатами не ходят! Нам и нужна твоя помощь, чтобы этого гада Фофанова и его прихвостней разоблачить и Генеральному глаза раскрыть на их гнусную деятельность! Предметно и доказательно! Ну, и чего ты молчишь, Егор? – с этими словами Попов повернулся к первому секретарю московского горкома Коломийцеву. Тот покраснел, откашлялся и сказал: «Действительно… Чего уж там…»

– Вот видишь, это московский горком, и Гречихин с нами заодно, а ты же понимаешь, это же Комитет партконтроля, это такая сила! Силища! Кто против партконтроля чего посмеет? Только он устал, спит.

– Это его, что ли, дача? – неожиданно для себя самого вдруг спросил Софрончук.

– Ишь ты! – восхитился Попов. – Ну ты и догадлив! Правильно тебя рекомендовали! Справишься!

Один из двух типов, державшихся сзади, в которых Софрончук чувствовал коллег, расстроился, даже зашипел что-то такое невнятное, как змея. Ему, видно, приказано было не допустить идентификации объекта. Не допустишь, как же, с таким Поповым-то…

– Его, его дача, Гречихина! Видишь, какой мебелью обставлена – это, по-моему, еще с бериевских времен… Гречихин сам бы тоже пришел, но, понимаешь же, пожилой человек… Из рабочих, – почему-то добавил Попов.

Потом повернулся к своему двойнику и спросил:

– Ну как? Нравится он тебе?

Попов номер два важно кивнул.

– Во, видал? Ты ему понравился! Это брат мой, Никодим. Но вообще Коляном кличут. Не думай, что близнец… Хотя похож… Правда? Нет, ты смотри, смотри, нас тетки родные путали… Хотя у меня нос толще, и жопа… Ха-ха-ха! Он у меня… Кто ты у меня, Колян? Экстра – кто? Экстра… Ну, короче, он людей насквозь видит.

– Никакой я не экстра, – сказал Попов номер два, обиженно сложив при этом губки. – Экстрасенсы… эти… это все обман.

– Но ты ж насквозь видишь? – возразил Попов номер один.

– Вижу! Дано мне. Ведун я. Чую.

И тут он покачнулся, и Попов Первый схватил брата за руку, чтобы тот не упал.

«Да они оба пьяные!» – догадался Софрончук.

– Ну так что, согласен? – вопросил Попов, поворачиваясь снова к Софрончуку.

– На что, товарищ Секретарь ЦК КПСС, на что я должен согласиться?

– Да о чем мы с тобой тут битый час толкуем? Издеваешься, что ли? Ну, ладно, понимаю… время тянешь. Дело серьезное. До завтра можешь подумать. До полудня. Но тем временем – никому ни звука, понял? Иначе будет считаться: государственная измена!

И с этими словами Попов изобразил рукой, как он стреляет в Софрончука из пистолета. И звук соответствующий издал: «Пиф-паф!»

Потом резко повернулся вокруг своей оси и направился к выходу, и вся свита – за ним. Только один из товарищей сопровождения, тот самый, что шипел, как змея, задержался на секунду, наклонился к Софрончуку и прошептал: «Пока будете думать, придется вам побыть здесь, на даче, полковник. И решение может быть только одним – положительным!»

«А если нет?» – тоже шепотом спросил Софрончук.

«Тогда – пиф-паф», – пожал плечами коллега и поспешил догонять начальство.