В центре села подбитый укроповский танк с оторванной башней, поодаль наш повреждённый «Урал». Видны следы боя, воронки, повреждённые постройки и жильё. Народ сидит по домам и наблюдает: то шапка или платок мелькнут над забором, то колыхнётся занавеска.

В селе разделились: КамАЗ с гуманитаркой оставляем на перекрёстке под прикрытием бронированного двухосного «Тайфуна» и дюжины ополченцев из ДНР, а остальные возвращаются к ангарам, где базируются дээнэровцы. Там есть возможность разгрузить машины – склады, охрана, контроль. Они именуют себя батальоном, хотя явно погорячились. Во-первых, по численности чуть больше роты. Во-вторых, роты замерзшей, голодной, простуженно хрипящей и кашляющей, полураздетой, в «кастрюлях»[42] и летних берцах. У некоторых вместо автоматных ремней бельевая верёвка. Господи, кто же вас сюда послал, убогих и сирых.

Оказалось, что донецкие, условно добровольцы – отлавливали по улицам, подъездам, кафешкам, сразу в военкомат на сборный пункт и кого сюда, кого сразу на передовую. Оказалось, что нет тёплого белья, перчаток, спят на картонках на бетонном полу ангаров. Естественно, не отапливаемых. Угостил сигаретами – бедствовали ребята с куревом. М-да-а, воинство ещё то, разбегутся при первых выстрелах и не от трусости, а от растерянности и незнания военной науки.

Пройдёт совсем немного времени, и они станут воинами. Кто-то погибнет, кто-то попадёт в плен, кто-то будет ранен и искалечен, но оставшиеся станут тем костяком, который будет зубами вгрызаться в родную землю, освобождая её от нечисти.

Две фуры вместе с армейцами ушли на базу, а мы с Лёшей Шороховым остались раздавать гуманитарку. Появляется высокий и худой мужик лет пятидесяти с обречённым взглядом. Понять можно: семи смертям не бывать, а одной не миновать. Вадим Кудиков отрекомендовал его главным от села – не глава, конечно, нет. Глава еще загодя подался в Харьков, а этот на свой страх и риск взялся охранять здание с оргтехникой – жалко, разворуют, а она совсем новая. Просто люди сочли его самым авторитетным. Или придурком – это уж кому как нравится.

Был он высок, мрачен, немногословен, даже суетлив – ну никак не хотел быть на виду: придут завтра нацики и повесят на воротах. Но всё же вынужден помогать – народ так решил. А тут ещё мы обязали его «оказывать содействие в гуманитарной миссии». Или мешать растаскивать привезенное: с санками пришли самые нахрапистые, брали мешки, пакеты, упаковки, отвозили, опять возвращались. Уговоры не хапать, разделить всё по совести, не обделить стариков и больных – не возымели, и тогда в ход пошёл мат – очень понятливый язык в подобных случаях. Помогло: сгрудились угрюмой и темной силой вокруг нас. Взглядами сверлят и тихо-тихо ропщут.

Стал просить помочь разгрузить фуру, но словно оглохли мгновенно. На помощь пришли ополченцы, ворчали на местных, поругивали, но выстроились в цепочку и пошли гулять по рукам пакеты да мешки, картонные упаковки да короба. Нет, сволочи всё-таки эти селяне. Домов на триста пятьдесят, а то и поболе, да еще несколько двухэтажек, а разгрузить для них же привезенное не хотят. Дармоеды.

Машину пришлось перегнать к магазину, вызвать его владелицу и очень вежливо и даже вкрадчиво предложить принять гуманитарку, составить опись и по списку нуждающимся раздавать её строго по потребности. Способности только что видели – яркая характеристика деградирующего хомо сапиенса. Коммунизм явно не прокатывал, разве что военный, заменённый НЭПом, но до него было ещё ой как далеко.

Хозяюшка оказалась женщиной бойкой и сообразительной, прониклась, окриками выстроила мужиков в цепочку и начала разгрузку, по ходу сортируя гуманитарку.