Киваю. А ГлавГад усмехается.

– То есть ты серьёзно думаешь, что твой муж озаботится твоей судьбой? Да он уже продал тебя за собственную свободу и безнаказанность. Ну… относительную безнаказанность. Через неделю, если не вернёт долг, а он не вернёт, это я тебе гарантирую, мои ребята его из-под земли достанут, отобьют почки и подкорректируют рожу в качестве штрафа. Но жизни его ничего не угрожает. Ты – его средство оплаты.

– Я бы… я бы предпочла проверить, – слегка заикаюсь. – Вы же обещали… дать время.

– Ты сейчас пытаешься воззвать к какой-то моей мнимой совести? Или к благородству? Поверь, я не такой.

Охотно верю, но попробовать стоит.

– Вы же обещали, – словно попугай, твержу раз за разом.

Богдан Сергеевич разочарованно выдыхает, а я быстро убираю руки и отшатываюсь назад, приземляясь на пятую точку. Свожу колени, чтобы он не дай-то бог не разглядел, что под платьем у меня ничего нет. Хотя он, наверное, и так в курсе.

Между нами происходит какой-то непонятный обмен взглядами. В какой-то момент меня бросает в жар. Ненавижу собственное тело, которое выдаёт странные реакции. Этот мужчина опасный. Он на контрасте. А у меня щёки горят от его природного магнетизма.

Я должна бояться, должна напоминать себе, что он насильник и преступник, что в нём ни капли благородства, что он меня похитил и вообще, стокгольский синдром – это не про меня.

Но какой-то странный внутренний голос на задворках сознания вдруг выдаёт, что, если бы этот ГлавГад на сто процентов был таким, он бы ещё вчера пришёл и трахнул меня без оглядки на алкогольное опьянение. Или отдал бы своим ребятам, как и грозился, за неповиновение и дерзость.

– Иди, – хмурится. – Но знай, через неделю поблажек не будет.

Я отползаю на четвереньках, ворс ковра неприятно трёт колени. Опираясь на ладони, встаю, подбегаю к двери, но оборачиваюсь.

Белоусов на меня не смотрит. Совсем его лица не вижу.

Чувствую, что эта маленькая победа далась мне даже как-то слишком легко. Как бы не пришлось расплачиваться в двойном размере.

Или мой мучитель придумает что-то новенькое, пока мы оба застыли в ожидании?

Конечно, я не верю Саше, конечно, понимаю, что ГлавГад на сто процентов прав, но мне надо выиграть время… ещё чуть-чуть. Наверное, для того, чтобы самой смириться с тем, что в итоге окажется неизбежным.

***

Когда вечером следующего дня дверь в мою комнату открывается, я подскакиваю от неожиданности.

Честно, уже решила, что целую неделю буду в заточении.

Мак отвёл меня обратно вчера и запер. Всё… дальше мне принесли ужин. На утро завтрак, чуть позже обед. Просто оставляли еду на столике, когда я была в ванной или спала. Что наводит меня на мысль, что где-то в этой комнате есть камера, раз уж мои тюремщики знают, когда я сплю и хожу в туалет.

Отвратительное чувство – быть подопытной мышью. Может, и в ванне чего установлено?

Может, целая бригада охраны, прилипнув к мониторам, смотрит, как я раздеваюсь и принимаю ванну?

Хотя нет… не-святой-Богдан же делиться не любит.

Ну… я надеюсь.

А тут мало того, что дверь открывается, так в комнату ещё заходит женщина. Ей чуть за пятьдесят, она небольшого роста, худощавая и сдержанная. На меня не смотрит. Через локоть у неё перекинут чехол, по всей видимости, с одеждой.

– Здравствуйте? – обращаюсь к ней, с надеждой вглядываясь в лицо.

– Вот, переоденьтесь, пожалуйста, – говорит ровно, но на меня не смотрит. – Скоро за вами придут.

– И? – вытягиваю шею ей вслед.

Но она уходит, скрывается в коридоре, плотно прикрыв за собой дверь.

– И-и-и? Мать вашу! – кричу я. – Онемели что ли, все?

Потому что находиться в подвешенном состоянии очень сложно.