Фауна Патагонии также имела свои особенности.

Ее характерными представителями являются гуана́ко – разновидность ламы, страус нанду, кондоры, пумы, броненосцы, карликовый олень пуду́-пуду́ размером чуть больше зайца, к сожалению почти сожранный ненасытными аборигенами.

На зимний период прилетают фламинго, шикарные египетские ибисы, больше напоминающие своим видом и воплями в ночи доисторических птеродактилей21. С севера прибывают и стаи попугаев, орущие и ссорящиеся прямо на лету. И, конечно же, колибри, особенно с металлическим оттенком, больше напоминающие по полету насекомых.

Однажды направляясь закрыть на ночь ворота усадьбы у шоссе, я обнаружил в лесу останки изуродованного трупа бродячей собаки, которые сбиваются здесь порой в стаи и могут представлять ночью опасность.

Но меня насторожило другое.

Труп был разодран вдоль хребта, так не бывает в собачьих баталиях.

Неожиданно сбоку от лесной дороги, на которой я находился, послышался приглушенный рык и в темноте между стволами деревьев я отчетливо увидел два светящихся глаза, как у кошки, только расстояние между ними было много больше.

«Пума!», – сразу пронеслось в голове.

Я почувствовал, как у меня прошел холодок по спине.

Стараясь не делать резких движений, я стал отходить назад, выставив перед собой увесистый фонарь.

Крался долго, а потом припустил галопом к усадьбе.

Хищник не напал, потому что был сыт собакой. Я не слышал, чтобы пумы нападали на людей первыми. Но после этого случая взял за привычку ходить с мачете.

Весной я таки переселился жить к дяде Пете.

Устал от хозяйских деток, чувствуя, что медленно схожу с ума от такого житья-бытия. Конечно, я в Германии несколько лет проучился и работал при элитарной дурке, но всему есть предел.

Корженевский определил меня на постой в сарайку, строение наподобие тех, что сдают летом отдыхающим-«дикарям» на Черноморском побережье России, с дверью и одним оконцем на фасаде.

На дворе была ранняя весна, и ночью подмораживало – как-никак горы. А в сарайке не было не обогревателя, ни кровати.

Устроился я с комфортом.

Постелил на пол несколько кусков поролона, а сверху разложил спальник, выданный мне напрокат Корженевским.

– Что-то он какой-то несерьезный, – я вертел его в руках, помещенный в оранжевый чехол, величиной с небольшую дыньку.

– Это полярный спальник, входящий в спасательный комплект летчиков аргентинской морской авиации. Подарили, – объяснил мне дядя Петя. – Можно спать при температуре до минус тридцати градусов по Цельсию. Наполнитель – гусиный пух и теплоизолирующие элементы. Могу дать и другой. Мне его альпинисты презентовали, которые на вершины Анд поднимались. Но в том сопреешь – слишком тепло.

Корженевский слыл большим почитателем альпинистов, в Больсоне был их старостой, а его дом – проходным двором и ночлегом для бесчисленных иностранных групп, иногда очень известных, фанатов горных восхождений.

– Этот пальцы на ногах в Непале отморозил. Отрезали. А тот сорвался, только спустя несколько лет останки нашли, – любовно показывал он мне свои бесчисленные фотоальбомы.

Конечно, я мог жить и в доме дяди Пети, но он больше походил на запущенный склад, покрытый солидным слоем пыли. Кроме того, в сарайке я чувствовал себя раскрепощенней, а местные девки были на редкость отзывчивые.

В моем новом жилье присутствовали стол, стулья, электрическое освещение и множество мешков с грецкими орехами, висящих по стенам, с которых я и начал по вселению.

Пробный ночлег прошел на ура.

Уже утром я обнаружил себя лежащим в луже на ледяной корке пола.

Зашедший Корженевский заметил мое смущение.