Неожиданно для себя он с грохотом отодвинул стул и, поднявшись, демонстративно вышел. В коридоре он сел на подоконник, ожидая окончания лекции. Лецке улыбался. Да, он рассчитал всё правильно. Когда они остались наедине, взял Мезрякова за локоть, уличив его в опустошённости, в том, что и сам он не видит для себя никакой цели. Для обычного человека это, конечно, не преступление, но Мезряков претендовал на роль гуру. А тогда это выглядит лицемерием. Сцена была разыграна превосходно, Мезряков заглотил крючок. Правда, обещал подумать, но в его согласии Лецке не сомневался.

Вечером, когда жена собиралась уходить, он уже не выл от одиночества. Ему надо было многое обдумать.

– В гости? – механически спросил он, не ожидая ответа.

Каждый давно жил своей жизнью, и Лецке пожалел, что заставил жену врать.

– В театр с подругой.

Глядя на то, как она орудует фиолетовой помадой, слегка раскрыв рот и растягивая губы, как подводит тушью ресницы, стараясь скрыть под макияжем возраст, Лецке подумал, что у мужчин, в отличие от женщин, всё по-честному – и старость, и оргазм, и половая несостоятельность. А Мезряков больше женщина, потому что притворяется, лжёт. Но он заставит его быть мужчиной! Война, та городская война, в которую он его втянет, будет настоящей. И пусть армии противников насчитывают по одному человеку, это не помешает ей быть кровавой.

Оксана Богуш, аккуратно посещавшая занятия Мезрякова, слушала, затаив дыхание. Мезряков был в ударе.

– Вся наша жизнь проходит в стремлении обмануть себя, – развивал он тему предыдущей лекции. – Деньги, как эквивалент счастья, карьера как цель, религия как ответ на проклятые вопросы – все это мифы, позволяющие забыть про пустоту. Биология заставляет нас видеть предназначение в детях, с которыми мы не найдём общий язык, точно также, как не находили его с родителями, а государство говорит о долге, патриотизме и прочей ерунде. Но самое распространенное заблуждение состоит в том, что человек рождён, чтобы потреблять. Это главный рецепт самообмана. – Мезряков перевёл дыхание, подняв стакан с водой, сделал глоток. – Нас также защищают наши страхи. Бояться увольнения, нищеты, начальства, переживать за детей, ожидать болезнь, которая сведёт в могилу – всё это намного лучше, чем постоянная, необъяснимая тревога. Мы – бытовые невротики, и это спасает нас от вселенского ужаса, избавляет от ощущения бесцельности, бессмысленности, не даёт сойти с ума. Цивилизация, сводящая жизнь к выбору в супермаркете, позволяет провести её во сне…

– Вы что, буддист? – выкрикнули с заднего ряда.

Оксана Богуш обернулась. Неопрятный сутулившийся мужчина насмешливо улыбался. Оксана вспомнила: на первом занятии он представился Антоном Лецке.

– Все вопросы потом. Хорошо?

Мезряков промокнул платком лоб и, откашлявшись, продолжил:

– Много лет назад я работал репортёром в газете, и мне довелось брать интервью у молодого боевика, принадлежавшего к одной из исламистских группировок. Он долго рассказывал, как, прячась в горах, отстреливается от федералов, как голодает и мерзнет, боясь развести костер. «Вы довольны такой жизнью?» – спросил я. «Мне нравится воевать», – крепко сжал он автомат. «А не страшно?» – «Все будем у Аллаха, нет разницы когда». До сих пор помню его улыбку, обнажившую волчьи зубы. А через неделю его застрелили. Глядя на труп, я позавидовал этому горцу. На войне страх персонифицирован, и он вытесняет остальные. А животный страх предпочтительнее экзистенциального…

– Вы сами-то воевали? – снова выкрикнул Лецке. – На войне всё не так. Или хотите попробовать?