С одной стороны, государство не только консолидировало, но и расширило свои «завоевания» на «территории» гражданского общества (фактически сохранив структуры «социального государства» и дополнив их нормами и механизмами контроля над гражданами, например, ради противостояния терроризму). С другой – гражданское общество энергично вторгается в пределы государства, навязывая ему институционализацию совершенно новых ценностей и норм (например, множество запретов и ограничений экологического характера, требования кодекса «политкорректности» и т. п.). Можно сказать, конечно, что гражданское общество тем самым лишь выполняет свою естественную функцию: выявлять вызревающие в недрах социума запросы и транслировать их – через политические партии – на уровень государственных институтов, обеспечивая первичную общественную мобилизацию в их поддержку. Однако, когда силу нормы приобретают инициативы заведомо миноритарных групп (акты, легитимизирующие права сексуальных меньшинств, некоторые формы девиантного поведения, неоправданные ограничения в быту и т. д.), приходится говорить о качественно новом переплетении и взаимообусловливании структурных и функциональных характеристик гражданского общества и новой конфигурации его отношений с государством, плохо укладывающейся в ложе старых представлений, ограничивающихся «совокупностью независимых от государства социальных факторов и каналов коммуникации»)[4]. Сохраняя внутреннюю диалектичность своих отношений, связка государство – гражданское общество, можно сказать, вышла на качественно новый уровень – уже даже не симбиоза, а своего рода взаимного прорастания.

Если говорить о традиционных формах гражданского общества, которые имеются в виду в соответствии с классическими определениями, то они существовали достаточно давно; если говорить о докапиталистических институтах, можно вспомнить общину. Можно вспомнить протодемократические формы демократических республик, или квазидемократических, типа новгородской, псковской, менее известных кратковременных форм, которые существовали на Севере, на Востоке, освоение российского пространства и так далее. Если говорить о более поздних формах, то существовало земство, местное самоуправление во второй половине XIX в. Гражданское общество существует всегда как гражданская форма в смысле социальной организации. Проблема прежде всего в том, как оно осознает себя, свою роль, свои функции, свои отношения с властью; второй параметр, чрезвычайно важный, экстенсивный – это его влияние.

Мы можем говорить о тоталитарных периодах развития государства, как это было в России и Германии. Гражданское общество в это время не вымирало полностью, не прекращало существовать. Оно просто переходило в разные формы существования и приспосабливалось к окружающей среде. Возрождение интереса к проблемам гражданского общества в XX в. было связано с процессом упрочения демократических ценностей, принципов и институтов.

Можно сказать, что гражданское общество – это естественная форма социальной организации, по крайней мере, если говорить о формах более-менее близких к классическому определению. Оно существует всегда, может увеличивать или уменьшать свою активность, использовать разные формы активности, находиться в более латентном или в открытом состоянии, но важно то, что оно существует всегда.

В классическом варианте гражданское общество (в современном, «буржуазном» его понимании), складывалось вне и помимо государства, заполняя «ниши», свободные от государственно-властного воздействия. Оно во многом противостояло государству, отвоевывало у него пространство для самоорганизации и ставило пределы вмешательству в свою жизнь.