– И она что же, была не заперта? – прищурился Ланиган.

Газетчик посмотрел на него ещё более укоризненно, чем на доктора перед этим.

– Разумеется, она была заперта, инспектор. Меня впустила привратница, этакая крупная монахиня, сестра… э-э-э…

– Епифания, – подсказал О’Ларри.

– Совершенно верно, сестра Епифания, – кивнул светский репортёр. – Именно она. Даже удивительно. Как я запамятовал её имя – ведь это именно она меня обычно через калитку и впускала. Как я уже сказал, я прошёл в чайный домик…

– В сопровождении сестры Епифании? – поинтересовался доктор Уоткинс.

– Нет, к чему бы это? Я прекрасно знаю дорогу.

– То есть сестра Епифания осталась у калитки? – задал вопрос Ланиган.

– Ну разумеется. Должен же меня был кто-то потом выпустить наружу, инспектор. Кроме того, мать Лукреция упоминала, что будет ещё один… визитёр. Да, именно так она и сказала, когда мы все уселись за столик. Не могу сказать, джентльмен это был бы или леди, но в первом случае привратница впустила бы его так же, как и меня, – через калитку.

– А скажите, кто присутствовал на чаепитии, кроме вас и матери Лукреции? – сощурился мистер Ланиган.

– Да вам и без меня сие, верно, отлично известно… Да извольте, я скажу. В этом ничего предосудительного нет: присутствовали леди Конноли, Куртц, Африк, Суонн и Стюарт – они все члены попечительского совета.

– И более никого не было? – спросил мистер О’Ларри.

– Нет, боле… А хотя постойте… нет, на миг заглядывала какая-то монахиня, принесла посылку с пирожными к чайной церемонии. Право, даже не знаю, кто она. Мать Лукреция приняла у неё коробку в дверях.

– Голос молодой, старый? Вы не приметили? – спросил Ланиган.

– Нет, я в это время беседовал с леди Борзохолл, хотел узнать её мнение по поводу одного предмета. Затем мать настоятельница вернулась, разложила пирожные, и мы приступили к чайной церемонии. – Мистер Адвокат пару мгновений помолчал. – Почти сразу после её начала я почувствовал сильнейшее головокружение и помутнение рассудка, как от доброй бутылки виски, а леди начали терять сознание. Поднявшись, я вышел из домика, чтобы позвать на помощь, прошёл через калитку… Хм, странно, она была распахнута, а сестра Епифания при ней отсутствовала, теперь я это совершенно точно припоминаю… Да, мне кажется, что я встретил потом констебля, но, сдаётся, не смог объяснить ему суть ситуации… Очнулся уже утром в камере. Это, пожалуй, всё.

– А где в момент отравления была сама мать Лукреция? – поинтересовался доктор Уоткинс.

– О, она, оказывается, забыла «Радужную нить» у себя в кабинете и выходила ненадолго… Да, как раз в тот момент, когда я почувствовал отравление, её в чайном домике не было.

– Вы, вероятно, не очень любите сладкое и съели только одно пирожное, – не вопросительно, а вполне утвердительно произнёс доктор.

– И даже не целиком, – согласился газетчик. – Зуб, знаете ли, побаливает, а на заговор времени сходить совершенно последние дни и не было.

– Ну что же, мистер Адвокат. Вы очень помогли следствию…

– Да, чёрт побери, следствию о чём? Меня тут пугали убийством до смерти!

– Нет, не пугали, – ответил мистер О’Ларри. – Вчера была убита мать Лукреция.

– О боже мой… – ошарашенно прошептал репортёр.

– Гм. Остался ещё один вопрос. – Мистер Ланиган с неудовольствием покосился на своего коллегу и выложил на стол давешнюю вакидзасю. – Вам знаком этот предмет?

– Что? А, да, простите. Это моё.

В кабинете повисла мёртвая тишина, и даже сэр Эндрю, всю беседу молча смотревший в окно, чуть пошевелился, словно намеревался развернуться в сторону мистера Адвоката, но передумал.