Понизов хмыкнул – эстонец скаламбурил, даже не заметив этого. Слушал он без интереса, в нетерпении поглядывая на сегодняшний график, из которого уже начал выбиваться. Мутная история с каким-то стремным президентом мало заинтересовала его. Своих хлопот по горло. То и дело в открытый кабинет заглядывали сотрудники, сконфуженно кивали. Но вскоре заглядывали вновь, намекая на неотложность вопроса.

Валк меж тем неспешно нанизывал слова, получая удовольствии от собственного умения грамотно выстраивать чужую речь.

– Так в чем суть, экспедиторы? – поторопил Понизов.

Валк вытащил из портфеля карту СССР, разложил перед председателем поссовета.

– Вот!

Откинулся торжествующе. Понизов недоуменно вглядывался в нанесенные кружки и стрелки.

– Мы много ездили. Год, два. Много областей, больниц, – пояснил Густав Вальк. – Тщательно опрашивали, сверяли. Нигде нет следов. Появятся – затеряются. Последние по времени Ямеяла, Ленинград, Стренчи. Указали сюда. Ехали с надеждой.

– И что?

– Вчера побывали в психиатрической больнице. Нам сказали, – никогда не был.

– Сочувствую, – без особого сочувствия протянул Понизов, уже в откровенном нетерпении.

– Это наш президент, – сообщил Хенни Валк. – Для республики очень важно, чтоб вернуть на Родину… Это символ, понимаете?

Понизов усмехнулся, – это как раз он понимал распрекрасно. Тело президента, загубленного в сталинских застенках, для самопровозглашенной республики – как флаг.

– От меня-то что хотели? Я не психбольница, не кладбищенская администрация. Я – советская власть, которую вы так не любите… Не любите ведь? – не удержался он от хулиганства.

Эстонцы переглянулись, будто пойманные на непристойности. Отвели глаза.

– Не любите, – констатировал Понизов. – И всё-таки пришли. С чем?

– Бурашево – последнее место, где он мог быть, – затянул прежнюю песню Хенни Валк, тыча в карту.

Понизов нахмурился. Отодвинул визитки. Демонстративно потянулся к папке «На подпись».

– Мы бы к вам не пришли, – заверил Густав Вальк. – Но Александр сказал, – надо идти к Понизову. Александр сказал: если можно решить, он решит.

Оба визитера переглянулись и замолкли, будто сказали предостаточно.

– Дальше, ребята, – поторопил Понизов. – Кто у нас Александр?

Эстонцы переглянулись, озадаченные.

Из коридора донесся грохот перевернутого ведра, ворчание бабы Лены и весело извиняющийся баритон. Чем-то знакомый. Да конечно, – знакомый! Еще как знакомый! Понизов подался вперед.

В кабинет ввалился белобрысый крепыш, свежий и крепкий, будто ядрышко фундука.

– Алька! Брат! – Понизов бросился навстречу. Но вошедший, покоробленный панибратством, выставил предостерегающе руки. Нижняя губа его оттопырилась.

– Что еще за Алька? С вашего позволения, – Александр Тоомс, – холодно поправил он. Скосился на огорошенных Валка и Валька и со смехом распахнул объятия:

– Здравствуй же, большой братан.

Они познакомились восемь лет назад. Молодожен Понизов с юной женой прибыл в Таллинн в свадебное путешествие. Приятели из обкома комсомола посулили забронировать номер в гостинице «Виру» – наимоднющей по тем временам в Союзе.

Но то ли позабыли, то ли пообещали то, что не смогли сделать. Во всяком случае, у администраторской стойки многоэтажной гостиницы с диковинной табличкой «Ресепшн» Понизова завернули: все номера забронированы на месяц вперед. Отказался помочь и главный администратор – пренебрежительно покрутив удостоверение лейтенанта милиции из российской глубинки, бросил его назад. Бросил с видимым наслаждением. Не часто выпадал случай безнаказанно унизить милицию.

Обескураженный Николай спустился в огромный холл, где в уголке, подле двух чемоданов, оттертая на краешек дивана перепившими финнами, затерялась его молодая жена. Не было даже обратного билета на поезд. Что и говорить, – свадебное путешествие удалось.