Старик вздохнул:

– Ты просишь Станаэля сотворить новую жизнь. Подобную честь надо заслужить. Что же ты преподносишь ему, раз просишь так много?

Императрица лишь сейчас обнаружила, что Дая вложила ей в руки два флакона и гребень, принадлежавший Констанции.

– Волос моего врага, слезу отца и кровь невинного ребенка, – сказала Фауста.

Старик внимательно посмотрел на дары, а затем медленно произнес:

– Ты многое отдаешь, и за это тебе воздастся!

Он указал на огонь. Императрица бросила в него дары, и пламя вспыхнуло синим.

– Приди же, приди, Станаэль, владыка мира сего! – воззвал Агвар; к нему присоединились все остальные.

Заиграла музыка. Деревья зашелестели, появились юноши, обнаженные по пояс. Они вшестером несли большую амфору. Почитатели Станаэля обрадовались им едва ли не больше, чем жрецу. Все, кроме музыкантов, взяли кубки. Старик вручил Дае позолоченную чашу. Юноши поставили амфору, откупорили ее и стали разливать вино. Вокруг сгрудились поклонники Станаэля. Множество рук жадно тянули кубки.

Дая с удивительной легкостью вынырнула из толпы с наполненной до краев чашей. Она поднесла ее Фаусте. У вина был резкий пряный запах. Она сделала глоток, напиток обжег ей горло. От неожиданности императрица чуть не выронила чашу, но рабыня успела ее подхватить.

– Не торопись, пей по чуть-чуть, – посоветовала Дая. – Ты почувствуешь, это приятно. Только обязательно испей до конца!

Фаусту бросило в жар, голова закружилась. Но питье и вправду стало в удовольствие. Оно больше не обжигало, а грело, наполняя тело томящим теплом. Императрица отняла от губ опустевшую чашу, и ее повело в сторону. Она упала бы, если бы Дая не поддержала ее.

– Дыши глубоко, – прошептала рабыня. – Сейчас пройдет.

Фауста закрыла глаза и некоторое время стояла не шевелясь, сосредоточившись на вдохах и выдохах. Ей полегчало. Музыка превратилась в какофонию. Цельная мелодия распалась на бессвязные, режущие слух звуки. Музыканты, уже опоенные особым вином, играли исступленно, забыв обо всем, подчиняясь рвавшейся изнутри грубой страсти. Поклонники Станаэля объедались, хватая шипящее мясо и снедь из кипящих котлов, не обращая внимания на ожоги. Вино текло ручьями по подбородкам и шеям. Все лихорадочно плясали то поодиночке, то собираясь в хороводы. Императрице вдруг стало весело. Ее потянуло присоединиться к общему безумию, но Дая не пускала.

– Ты должна беречь себя для Станаэля! – твердила рабыня.

– Приди, приди, владыка мира сего! – продолжал взывать жрец. – Мы ждем тебя, повелитель!

С каждым его призывом огонь разгорался еще жарче, а веселье становилось все более безудержным. Поклонники Станаэля стали жадно целоваться, срывать одежды, падать на землю в объятиях друг друга, сплетаясь в подобие змеиных клубков. Старик бросил в пламя щепоть порошка; на несколько мгновений огонь стеной взвился до небес.

– Взирайте, наш повелитель здесь! – воскликнул жрец, указывая на красный трон.

На нем восседала высокая темная фигура, укрытая черной козлиной шкурой, в рогатой маске Вакха. У Фаусты кровь застыла в жилах. Воцарилась тишина, слышалось только журчание воды и потрескивание дров в кострах. Все, кроме императрицы, упали ниц, уткнувшись лбом в землю. Темная фигура перстом указала на Фаусту.

– Приведите невесту! – прозвучал глухой утробный голос.

Дая поднялась, положила руки императрице на плечи и уверенным движением сняла с нее одеяние. Фауста стояла обнаженной. Жар от огня ласкал ей грудь, а по спине бежал холодный пот. Старик подошел и взял ее под локоть. Темная фигура поднялась с трона. Императрицу затрясло, она стала упираться, отказываясь идти.