– Ольга Николаевна, я все сделал как надо, все было восстановлено. Это все Потапов. Он удалил информацию и теперь сваливает на меня.

– Что ты говоришь, надо же так уметь изворачиваться и это в таком возрасте. Чтобы завтра здесь были родители! Ты меня понял? – погрозила пальцем Ольга Николаевна.

– Вы не правы, Ольга Николаевна. Все не так. Перед тем, как принимать решение, не мешало бы во всем разобраться, а потом уже выносить столь необдуманные решения.

– Вон отсюда, после уроков в директорскую!

Ольга Николаевна вышла, вся красная.

– Ха! Вот тебе сегодня влетит, маменькин сынок. Ха–ха–ха!

На третьем уроке Боря Машаков незаметно пробрался к Калашникову и сзади облил Константина клеем. Сделал Боря это незаметно, но через несколько минут по классу прошелся смешок.

– А ну тихо! Что вы там хихикаете, на уроке надо думать о занятиях, а не о всякой ерунде, – грозно высказала учительница – классный руководитель, Елена Ивановна.

После урока весь класс громко смеялся над Константином. Одежда была безнадежно испорчена – клей подсох. Он имел фиолетовый оттенок, видимо Боря во флакон что–то подмешал.

Все показывали пальцем и громко смеялись.

В директорской Калашникову припомнили все.

Антон Олегович, директор ходил из угла в угол и долго не мог успокоиться:

– Я не пойму, Калашников, почему ты не такой как все люди, вечно с тобой что–то происходит, вечно ты с кем–то споришь, что–то доказываешь. Ну нельзя же так жить! Завтра чтобы пришли родители. Нельзя все так оставлять. С этим надо что–то делать. А теперь иди…

Константин вышел.

Воздуха не хватало и ему казалось, что сейчас закружится голова.

– Эй, постой, – услышал он голос Васи за школьным двором.

– Пошли вон отсюда, уроды–недоумки, все из–за вас, – процедил Константин.

– Что? Ты сейчас ответишь за свои слова.

Все трое накинулись. Константину ничего не оставалось, как прикрываться руками. Дружки побили Калашникова хорошенько и плюнули в его сторону со словами:

– Завтра лучше не приходи!

Через секунду они разбежались.

Константин не захотел возвращаться домой. Что он скажет родителям, как он завтра придет в школу с такими синяками, разбитой губой, фингалом. В школе, где опять издевательства и где все против него ему не хотелось больше находиться. Дома опять тишина, опять одиночество, опять невыносимая тоска.

Константин отправился в старый заброшенный парк на окраине города. Темнело. Шел по аллее, посидел на скамейке и подумал – как хорошо бы не возвращаться домой, не идти в эту дурацкую школу и вообще весь этот мир надоел до невозможности. Какой этот мир несовершенный, скучный и унылый, все здесь не так. Что бы такого придумать? Полчаса Константин сидел, наклонив голову и напряженно думал. Но ничего путного в голову не лезло.

Константин нехотя поднялся, подошел к старому кирпичному зданию. Дверь, как и стены давно нуждалась в покраске. Константин потянул за ручку – дверь со скрипом открылась.

Внутри стоял легкий запах влажной земли и тонкого, чуть горьковатого мха. Словно стараясь сблизиться с чем–то неподдающимся описанию, Калашников переступил порог и ощутил нечто особенное, что никогда не испытывал – тревожное и одновременно возвышенное состояние, ощутил некий внутренний подъем.

Прошел в темноте несколько метров, достал фонарик, который у него был с собой всегда, включил.

В темноте высвечивалась узкая железная дверь. Покрашена она была в зеленый цвет. На ней виднелась надпись в виде буквы П. Нанесена она была мелом, причем так небрежно, что не сразу догадаешься.

Константин остановился, прислушался – тишина. Оглянулся – никого. Здесь было немного прохладно. Калашников толкнул дверь, подалась она не сразу, пришлось нажать несколько раз. Дверь со скрежетом отворилась.