«– Кажется, этот медик отличный человек? – заметил помещик.

– Я тебе говорил, отличный малый, и оператор какой лихой. Я ходил смотреть, как он ампутацию одному делал… Засучил рукава и начал…то есть минута – и отлетела нога пониже колена… Федорову не здесь бы служить… какая ему тут польза? Только что смотрительский стол, да что-нибудь от подрядчика. Прежде он служил в ***ском госпитале… так там больных была куча…»[114]

У Леонтьева появилось свободное время, он стал задумываться о литературе, о том, чтобы написать новую вещь. В голове роилось сразу несколько сюжетов («Вы знаете мою манеру задумывать 10 повестей разом»[115], – писал он матери), в бумагах лежало несколько набросков, да и гонорар пришелся бы кстати – он хотел помочь Феодосии Петровне в ее финансовых затруднениях. Константин решил закончить повесть и пьесу[116], начатые ранее, послать их Краевскому и Каткову и уже начал прикидывать, как распорядиться будущим гонораром (рублей 75?) Тургенев, знавший о замысле пьесы, в своем письме Леонтьеву обещал ее поддержать и сделать «все возможное» для ее напечатания.

Но работа двигалась медленно – из-за «лагерного одеревенения ума», как считал Леонтьев. Он не мог закончить ни одной вещи и стал мечтать о выходе со службы: «видишь исписанной бумаги много, много положено дорогого сердцу туда, а конченого ничего еще нет! Так как вспомнишь, что уже 26 год пошел, как-то словно страшно станет, что ничего капитального еще не сделал. Нет, надо, надо ехать домой и, посвятивши целый год тишине и свободе, написать что-нибудь определительное, которое могло бы мне самому открыть, до какой степени я силен и в чем именно слаб!! А там, что Господь Бог даст»[117].

Осенью 1855 года Леонтьева перевели в Феодосийский госпиталь. Феодосия ему понравилась даже больше Керчи, – город был зеленый, чистый, с живописными развалинами генуэзской крепости. Он снял там квартирку за 6 рублей в месяц у пожилой молдаванки – Фотинии Леонтьевны Политовой, бывшей замужем за небогатым греком-торговцем. В доме жили две дочери хозяйки, обе красавицы, особенно Лиза, пленившая нового постояльца еще и кротким характером. Елизавета Борисовна Политова[118] была малообразованна, книг не читала, о Тургеневе и литературных салонах не слыхивала, но она была изумительно живописна и так не похожа на жеманных петербургских барышень! К тому же она прелестно пела романсы и греческие песни… Леонтьев влюбился. Лиза тоже не осталась равнодушна к стройному врачу с горячими темными глазами. Зинаида Кононова если и не была вовсе забыта, то стала прошлым. Все свободное от службы время Леонтьев проводил с Лизой. Эта тайная любовь (ведь Лиза – мещанка, у нее были родители, родные, которые надеялись со временем выдать ее, как и положено порядочным девушкам, замуж) ударила Леонтьеву в голову, наполняла до краев его жизнь. Даже письма матери писал он теперь гораздо реже, и литературные проекты отодвинулись на второй план. Но – несчастье! – он поссорился со своим медицинским начальником, и тот среди зимы перевел его в Карасу-Базар[119].

Недалеко находилось имение Шатилова, куда его год назад приглашали погостить. Но зимой 1855-56 годов это место было не для отдыха… В городе с 14-тысячным населением разразилась эпидемия тифа, завезенного военными, люди гибли сотнями; церковные колокола целыми днями звонили о покойниках, а из четырнадцати врачей на ногах были двое – «остальные были уже в гробу или в постели»[120]. Леонтьев работал в переполненном госпитале, где не было достаточно лекарств, перевязочных средств, даже пол был земляной… «Карасу-Базар скверный город… узкие переулки, иногда до того, что только двум человекам разойтись при встрече, а уж рядом идти и думать нечего… Вообще все точно так, как описывают восточные города… в переулках грязь такая, что я не видал нигде; едешь верхом – все сапоги забрызгаешь;… собаки с окровавленными мордами грызутся вокруг вас за какую-нибудь кошку…»