Деревянный просторный господский дом, к которому вела липовая аллея, два заросших кувшинками пруда, разделенных плотиной, большой сад на 12 десятинах, речка Выгорка с серебряной плотвой… Крепостных было немного, земли обрабатывались по старинке, доходов имение приносило мало. «Выросшая на восьмистах дедовских душах, мать вышла по воле родителей, – без всякой любви к жениху, и, почти не зная его, стала жить замужней женщиной и воспитывать детей на семидесяти душах запущенного мужем и вовсе не доходного Калужского имения»[6], – писал позднее Константин Николаевич.

Действительно, его отец хозяйствовать не умел и не любил, во всем полагался на вороватого приказчика, разговоры о том, «сколько копен стало на десятине» заставляли его скучать, а укоры жены лишь портили настроение… Феодосия Петровна была вынуждена заниматься с детьми сама – на гувернеров и учителей денег у Леонтьевых не было. Вот тут-то и пригодились ей институтские тетрадки, полученное образование и строгий характер. Дети учились, трепетали перед матушкой, но и любили ее. Удивительное дело! Даже при недостатке средств повзрослевшей Фанни удалось создать в Кудинове атмосферу «благородного дома» – с книгами, игрой на фортепьяно, французской речью, разговорами о Корнеле и Расине. Феодосия Петровна поддерживала в имении строгий порядок, все комнаты были украшены ее рукой, в гостиной летом всегда стояли цветы, зимой же курились благовония… Растолстевший и облысевший Николай Борисович, никогда особым умом и склонностью к изящному не отличавшийся, все чаще вызвал у Фанни лишь презрение. Дело усугублялось его неспособностью достойно обеспечить семью.

Вскоре после рождения шестого ребенка – дочки Александры в 1822 году – отношения супругов совсем испортились. В результате очередной семейной размолвки Николай Борисович переписал Кудиново на Феодосию Петровну. Леонтьев теперь стал зависим от жены; как написал он сам при внесении своих детей в дворянскую родословную книгу: «имения недвижимого за мною нигде не состоит». От хронического безденежья это мало помогло, – дела были расстроены сильно, быстро положение поправить было нельзя. Дело на этом не закончилось: крутая нравом Феодосия Петровна и вовсе прогнала мужа жить во флигель. В одном из романов Константина Леонтьева одна из героинь тоже прогоняет мужа во флигель – за измену с прачкой. Возможно, что-то похожее произошло и в семье Леонтьевых. Во всяком случае, отселен Николай Борисович во флигель был навсегда, – дети видели его редко, и участия в их воспитании он не принимал.

Помощь пришла неожиданно: от вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Произошло это удивительным образом: через 15 лет после окончания Екатерининского института Феодосия Петровна узнала о приезде императрицы в Калугу. Она тотчас поспешила в губернский город и уведомила о себе императрицу через княгиню Оболенскую. Удивлению скептически настроенных родных не было предела: императрица вспомнила ее и захотела принять! «Я плакала от умиления»[7], – рассказывала Феодосия Петровна.

Спустя некоторое время Леонтьева получила приглашение на коронацию Николая I, а в Москве императрица назначила ей прием, где лично представила бывшую воспитанницу Николаю. Увидев императрицу, Феодосия Петровна упала на колени, не пожалев белого муслинового платья с пунцовой вышивкой. Государю же она поклонилась в пол… Чувства восхищения и преклонения были искренними, – до конца жизни она боготворила Романовых. Николай I по указанию матери обласкал не только саму Леонтьеву, но и ее сына, пообещав зачислить его в Пажеский корпус, – она приехала в Москву вместе со старшим, 13-летним Петром. «Благодетельница» Анна Михайловна Хитрово, помня о бедности подруги, прислала Феодосии Петровне 200 рублей на обмундирование сына. Со временем Петр стал гвардии капитаном, а с 1847 года – надворным советником, директором шпалерной мануфактуры, рассказ же Феодосии Петровны о приглашении ее на коронацию стал частью семейных преданий – об этом случае знали и вспоминали все родные.