Серик так обрадовался, так обрадовался, что тут же кинулся читать вслух:

– Цикыло пенытан перги…, – вспотев, казах посмотрел на Кашину. Ира снова вытащила из сумки бумажную салфетку.

– Чего? – Вова Толстый перестал писать.

– Галина Петровна, а можно вас попросить повторить название… только… как положено, – попросила Зубилина. Произношение Серика не фиксировала никакая стенография.

Когда Михеева на одном дыхании выдала слово, состоящее из двадцати семи букв, Соснихин даже присвистнул:

– Ну ничего себе, дорогая редакция!

– Да-а. Тут хоть редакция, хоть весь канал Центрального телевидения, замучаешься выговаривать, – покрутил головой Малыгин. Галина Петровна ласково посмотрела на высотника:

– Витечка, учи его и ты. Пригодится.

– А я? – тут же поняла намёк Бубина. Галина Петровна кивнула и Оле, потом по кругу Армену, после него Ячеку.

– Мишке, если он выговорит такое слово, надо будет ставить автоматом зачёт ещё и по физиологии, – проговорил Штейнберг, глядя на рыжего гимнаста.

– Почему это, Юлик? – удивилась Галина Петровна. Конькобежец весело подмигнул ей:

– Так Вы же сами сказали, что это соединение лежит в основе и физиологически активных стероидов.

Все засмеялись, а Михеева пригрозила пальцем:

– Ну, Юлик, если ты вот так запросто повторяешь определения, пятёрка тебе обеспечена.

Штейнберг тут же принялся торговаться, уверяя, что ему за глаза хватит и четвёрки, а вот лишний бал за его ответ пусть Михеева лучше поставит Станевич. Ира-фигуристка бросилась обнимать Юлика, а Ира-гимнастка стянула со стула флуоресцентную ветровку. Вынула из её кармана квадратные очки от солнца, Масевич через них посмотрела на сидящего рядом Попинко:

– Эх, где бы и мне взять таких жентлеменов?

– Если хочешь, могу попробовать объяснить тебе урок, – предложил Андрей. Художница радостно кивнула и просунула свою руку в руку юноши.

Когда через несколько минут Масевич и Попинко выходили из института, держась под ручку, Кашина догнала гимнастку и прошлась взглядом, как указкой, от её клеёнчатой косынки, столь модной в этом году, но явно не по сезону, до бесшовной юбки с застёжкой по всей длине.

– Колись, тёзка, откуда у тебя такое шмотьё?

– Из запасников отца, – ответила Масевич и гордо зашагала дальше, оставляя Кашину гадать, кем же должен работать папа, чтобы дочь могла так стильно одеваться.

Философию у первокурсников вела Людмила Ивановна Кочубей. Между собой студенты давно звали её «хочь убей». Женщина была неприглядной: седина в её жидких волосах успешно боролась с натуральным бледно-русым цветом, бледная кожа шелушилась от сухости. Ломкие ногти на руках, коротко стричь которые женщина не то забывала, не то безуспешно пробовала отрастить, казались такими же замученными. Попинко ещё на первом уроке тихо поделился с Зубилиной предположением о душевном недуге преподавателя. Кто-то из родственников Андрея страдал психическим заболеванием, поэтому сонливое выражение глаз, медленную, не совсем чёткую речь и апатию могли вызвать транквилизаторы. Часто облизывая губы, Кочубей говорила однотонным голосом, на юмор не реагировала, не замечала ни опоздавших, ни отсутствующих. От старшекурсников студенты знали, что проблем со сдачей экзамена по предмету не будет, но минимум знаний Кочубей всё же требует. Вот только как раз этот минимум в головы и не входил. Витиеватые философские фразы, длинные, скучные и непонятные от начала до конца вызывали у кого раздражение, у кого состояние безнадёжности.

– «Логика – это адаптативное решение, основанное на имеющемся опыте, знаниях и умениях, приводящее к действию, оптимально приемлемому в данной ситуации», – тянула Кочубей и, заметив, что студентов словно пригвоздили, предлагала тоном, каким продавец сбывает залежалый товар, избавиться от которого уже не надеется, разобрать определение по словам. Группа оживлялась. Шандобаев даже вставал, вытянув руку и привлекая к себе внимание: